ФАКУЛЬТЕТ

Санкт-Петербургский государственный университет — старейшее высшее учебное заведение России, основанное по указу Петра I в 1724 году. СПбГУ входит в число пяти ведущих университетов Европы и десяти лучших университетов мира. Постановлением правительства Российской Федерации Санкт-Петербургскому университету присвоен статус национального достояния.

В стенах университета обучаются около 30 000 студентов из десятка стран мира. Численность профессорско-преподавательского состава СПбГУ — свыше 12 000 человек. СПбГУ — это не только крупнейшее учебное заведение России, это также научно-исследовательский центр.

Факультет исторических и словесных наук, предшественник нынешнего Филологического факультета, был создан в 1819 году. В его составе находилась кафедра российской словесности. В 1850 году историко-филологическое отделение было преобразовано в историко-филологический факультет, который в 1917 году был реорганизован в педагогический институт университета. В 1937 году на базе существующего историко-лингвистического факультета создается филологический факультет.

В настоящее время филологический факультет — крупнейший языковой факультет не только России, но и мира. Это современный, динамично развивающийся учебный и научный центр, готовящий специалистов-филологов для преподавательской, переводческой, научной и издательской деятельности.

Факультет располагается в одном из красивейших мест города в историческом здании, находящемся на Университетской набережной Санкт-Петербурга.

На факультете обучаются около 2 500 студентов и аспирантов. Преподавание ведется с применением новейших учебных технологий, включая компьютеры, видеотехнику, мультимедийные средства обучения.

В составе 18 кафедр работают около 500 штатных сотрудников. На факультете работают зарубежные преподаватели, которые читают лекционные курсы и ведут практические занятия. Плодотворно развиваются на факультете петербургские научные школы: школа лингвистической русистики (проф. В. В. Колесов), школа славянской филологии (профессора Г. А. Лилич, В. М. Мокиен­ко), Щербовская научная школа (профессора Л. В. Бондарко , П. А. Скрелин), Ларинская школа лексикографии (профессора А. С. Герд, Л. А. Ивашко, Д. М. Поцепня), школа современного языкознания (проф. Л. А. Вербицкая), историко-литературная школа (профессора А. Б. Муратов, М. В. Отрадин, П. Е. Бухаркин), школа истории романо-германских литератур (профессора И. И. Куприянова, И. П. Во­лодина, Т. В. Соколова), школа скандинавистики (проф. В. П. Берков), школа функциональной германистики (профессора С. М. Панкратова, К. А. Филиппов, А. В. Зеленщиков).

Обучение ведется в рамках более сотни филологических и лингвистических образовательных программ бакалавриата, магистратуры и аспирантуры.

Специализация студентов по отдельным языкам и литературам осуществляется на кафедрах русского языка, истории русской литературы, славянской филологии, общего языкознания, фонетики и методики преподавания иностранных языков, английской филологии и лингвокультурологии, английской филологии и перевода, романской филологии, немецкой филологии, скандинавской и нидерландской филологии, финно-угорской филологии, классической филологии, истории зарубежных литератур, математической лингвистики, библеистики.

Филологический факультет имеет связи с различными языковыми, образовательными и научными центрами во многих странах. Факультет сотрудничает с Гамбургским и Лейпцигским университетами, Берлинским свободным университетом (Германия), Кембриджским (Великобритания), Амстердамским (Нидерланды), Болонским (Италия), Барселонским (Испания) университетами, университетами городов Осака и Цукуба (Япония), Калифорнийским, Дюкским, Иллинойсским, Джорджтаунским университетами (США), Университетом Корё (Корея), университетами городов Турку и Хельсинки (Финляндия) и др. Практикуются регулярные стажировки студентов в зарубежных университетах. В соответствии с договором с Гранадским университетом (Испания) студенты-испанисты проходят го­дичную стажировку и имеют возможность получить испанский диплом бакалавра.

В рамках программы подготовки переводчиков в сфере профессиональной коммуникации студенты других факультетов могут пройти двухлетний курс обучения на филологическом факультете и, выполнив учебный план, получить соответствующую запись в дипломе.

Иногородние абитуриенты и студенты обеспечиваются общежитием.

Лингвистическая клиника СПбГУ предлагает бесплатные консультации в области функционирования русского языка. Деятельность Клиники реализуется обучающимися магистратуры филологического факультета СПбГУ в рамках практик под руководством преподавателей, имеющих большой опыт научной, педагогической и консультационной деятельности.

Справочная служба
Cправочная служба готова ответить на любой вопрос о русском языке:

• как правильно ставить ударение?
• как написать то или иное слово?
• где поставить знаки препинания в предложении?
• каково значение этого слова?
• когда в русском языке появилось то или иное слово?
• как лучше сказать в той или иной ситуации?
• к каким справочникам и словарям обратиться?

Задать вопрос в Справочную службу можно по электронной почте: lingv.clinic@spbu.ru (тема письма: «Справочная служба»).
На ваши вопросы отвечают обучающиеся магистратуры в рамках практики под руководством директора Лингвистической клиники Екатерины Сергеевны Зориной, кандидата филологических наук, доцента Кафедры русского языка СПбГУ.
Справочная служба начала работать в 2017 году. Опыт консультирования, накопленный за эти годы, позволяет быстро и профессионально отвечать на вопросы, поступающие в службу. Ознакомиться с вопросами, поступившими в Справочную службу, и ответами на них можно здесь.
В Лингвистической клинике развиваются также два новых направления:

Прикладная риторика (ораторское мастерство)
В рамках этого направления Лингвистическая клиника предлагает создание кастомизированных обучающих и тренинговых программ по прикладной риторике.
Важность развития этого направления продиктована актуальностью и востребованностью soft skills («гибких навыков») на рынке труда. Заказчику предлагается получить уникальный лингвистический продукт, сформированный на базе академических знаний, на безвозмездной основе.

Спичрайтинг
Деятельность этого направления Лингвистической клиники связана с написанием и анализом текстов по запросу заказчика.
Создание и анализ текстов — одна из главных компетенций специалиста-филолога.
Вся работа ведется под руководством опытных специалистов СПбГУ и выполняется на безвозмездной основе.

Контакты
Руководитель Лингвистической клиники СПбГУ
к.ф.н. доцент Кафедры русского языка СПбГУ
Екатерина Сергеевна Зорина
e.zorina@spbu.ru
Информация о клинике на сайте СПбГУ
Официальная группа VK

Социальный Центр переводов открылся в СПбГУ в 2017 году. В Социальном центре переводов магистранты в рамках переводческой практики оказывают бесплатные услуги по устному и письменному переводу социально незащищенным категориям граждан и некоммерческим организациям. Студенты СПбГУ готовы выполнить перевод удостоверений, справок, выписок, медицинских заключений, договорной и технической документации, а также переписки. Все переводы проходят проверку научных руководителей, что гарантирует высокое качество.
В данный момент социальный центр переводов работает с семью языками:

• русский
• английский
• испанский
• немецкий
• французский
• финский
• венгерский

Как подать заявку в Социальный центр переводов СПбГУ?

1. Вы можете подать заявку в свободной форме, написав на почту perevod@spbu.ru
2. Мы просим вас обязательно включить в письмо следующую информацию:

• ФИО (полностью);
• Представителем, какой благотворительной организации вы являетесь / к какой категории социально незащищенных граждан вы относитесь (по возможности предоставить подтверждающие документы: визитку фонда, студенческий билет, справку об инвалидности);
• В каких целях вы будете использовать перевод (например, для предоставления документов в больницу за границей).

Соблюдение данных действий способствует оперативной работе Центра с вами.
Мы всегда рады ответить на ваши вопросы:

• perevod@spbu.ru
• Приемное время: понедельник-пятница с 14:00 до 18:00 по адресу: Менделеевская линия, д. 5, ауд. 7.

Страница Центра в VK

Доктор филологических наук, профессор Валерий Павлович Берков принадлежит к числу наиболее известных в нашей стране и за рубежом специалистов в области скандинавской филологии и общего языкознания. 67 лет его жизни были связаны с Ленинградским/Санкт-Петербургским университетом.

Валерий Павлович Берков родился 11 августа 1929 г. в Ленинграде. Интерес к филологии и прежде всего к языкам ему привил его отец, Павел Наумович Берков (1896−1969), доктор филологических наук, профессор, член-корреспондент АН СССР, длительное время преподававший на кафедре истории русской литературы филологического факультета ЛГУ.

С раннего детства В. П. Берков начал всерьез заниматься языками. Будучи с родителями в эвакуации в Киргизии (гг. Фрунзе, Пржевальск) в 1941—1944 гг., он изучал немецкий, английский, испанский и киргизский языки. Вернувшись в Ленинград, он с золотой медалью окончил среднюю школу в 1946 г. и поступил на отделение норвежского языка и литературы филологического факультета ЛГУ, которое было открыто всего лишь за год до этого, причем это произошло впервые за всю историю российской высшей школы.

Начало занятий было очень интенсивным, первые два курса он не только учился на норвежском отделении, но и параллельно проходил полную программу немецкого отделения. Только позже, увлеченный рассказами своего учителя профессора Михаила Ивановича Стеблин-Каменского (1903−1981), выдающегося филолога, о богатстве скандинавского мира, полностью перешел на углубленное изучение древней и современной Скандинавии. В частности, он проявил особый интерес к древним языкам: готскому (он говорил, что однажды написал своему учителю письмо по-готски) и древнеисландскому, а также стал заниматься дполнительно современным исландским языком, который в отличие от древнеисландского, до этого вообще не привлекаал внимания исследователей. Его дипломное сочинение «Видовые оброты в сорвеменном исландском языке» стало фактически первой отечественной научной работой по этому языку.

Поступив аспирантуру и закончив ее очень быстро, В. П. Берков уже через два года защитил кандинатскую диссертацию на тему «Заологовое значение возвратных форм в древнеисландском и современном исландском языках». Научным руководителем был М.И. Стеблин-Каменский. Сразу по окончании университета в 1951 г. Валерий Павлович стал преподавателем на норвежском отделении. Первое время он вел занятия только по практическому норвежскому языку, но со временем главным для него стало чтение общих теоретических курсов, а также спецкурсов на скандинавском отделении таких, как «малые» германские языки, двуязычная лексикография, география Норвегии (на норвежском языке). Его многочисленные ученики хранят память об увлекательных уроках норвежского языка.
Впоследствии, когда он стал читать общий курс «Введение в языкознание» для всех студентов восточного факультета ЛГУ, он в лекциях для иллюстрации теоретических лингвистических положений любил использовать материал различных восточных языков. В частной беседе он сказал однажды, что никогда не считал своей целью овладеть максимальным количеством языков, но по скромным подсчетам, тринадцать языков он знает хорошо.

В 1972 г. Валерий Павлович провел большую работу по организации первого в истории университета нидерландского (голландского) отделения и в первые годы, пока не были подготовлены специалисты, читал на нем все теоретические курсы. В 1978 г. Валерий Павлович возглавил кафедру скандинавской филологии, став преемником своего учителя М. И. Стеблин-Каменского, который создал эту кафедру в 1958 г., и последующие 19 лет руководил ею. В течение ряда лет он был курировал также преподавание скандинавских языков в университетах Северо-Запада России.
Интенсивно протекавшая все годы научная деятельность ученого включает очень многие и очень разные направления. Валерий Павлович Берков — крупнейший теоретик и практик лексикографической науки. Началось с того, что в 1962 г. московское издательство иностранных и национальных словарей опубликовало созданный им "Исландско-русский словарь", первый в истории словарь для этой пары языков. С тех пор прошло шестьдесят лет, и вполне нормально прозвучало бы высказывание типа: «Несмотря на то, что вышли новые, более совершенные словари, значение первого из них все еще трудно переоценить». Но так сказать нельзя, потому что словарь 1962 г. и сегодня по-прежнему остается в боевом строю как единственный существующий исландско-русский словарь. Когда в XXI веке появились хорошие финансовые возможности, Валерий Павлович начал серьезную подготовку к созданию нового словаря, для чего определил состав исландско-российского авторского коллектива, поскольку времена авторов-одиночек навсегда канули в лету, и составил вполне реальный план подготовки издания. Но разразившийся мировой экономический кризис 2008 г., который особенно жестоко задел Исландию, остановил работу. А 9 октября 2010 г. Валерия Павловича не стало.

В процессе работы над исландско-русским словарем Валерий Павлович обнаружил недостаточную разработанность многих теоретических проблем словарного дела и по совету профессора Юрия Сергеевича Маслова сделал это научное направление основным для себя. Он написал много работ, которые вылились в докторскую диссертацию «Вопросы двуязычной лексикографии», защищенную в 1971 г. По материалам диссертации были опубликованы две книги: «Вопросы двуязычной лексикографии (Словник)» (Л., 1973) и "Слово в двуязычнм словаре" (Таллин, 1977) и много статей, ставших новым словом в лексикографической науке. Позже он на основе большого практического опыта и наблюдений над словарным делом изложил теоретические основы составления словарей в книге «Двуязычная лексикография» (СПб., 1996, 2004). Эта книга стала первым не только в российской, но и в мировой науке учебником по данной отрасли языкознания.

На протяжении многих десятков лет Валерий Павлович один работал над созданием «Русско-норвежского словаря», который был выпущен в Москве (1987, 1998) объемом 176 авторских листов. Но работа не остановилась, расширенное издание объемом уже более 200 авторских листов вышло в Норвегии (1994) и Москве (2011) под названием «Большой русско-норвежский словарь». В 2011 г. еще одно, вновь переработанное и расширенное издание вышло в Норвегии после кончины автора. Уже по объему видно, что это результат титанического труда. Но не менее важно то обстоятельство, что это словарь новаторский, указывающий пути для будущих поколений составителей двуязычных словарей любых языков.

В 2003 г. в Осло вышел «Большой норвежско-русский словарь» объемом 250 авторских листов (1605 страниц!), который на протяжении многих лет создавался большим норвежско-российским коллективом под руководством Валерия Павловича. Им были определены принципы работы над словарем, написаны многочисленные части и тщательним образом отредактирован весь словарь. Словарь получил очень высокую оценку всех рецензентов, признан лучшим норвежским словарем 2004 г. и получил премию. Позже словарь несколько раз переиздавался.

Помимо названных словарей, Валерий Павлович выпустил несколько менее крупных: «Русско-норвежский словарь крылатых слов», «Русско-английский словарь крылатых слов» (в соавторстве; вышло 3 издания), «Русские фразеологизмы в картинках в переводе на датский, норвежский, шведский языки» (в соавторстве), «Большой словарь русских крылатых слов» (в соавторстве).

Постоянная работа над словарным материалом дала Валерию Павловичу возможность осмысления процессов, происходящих в лексике. Результатом стали не только многие статьи по частным вопросам, но и книга «Норвежская лексикология», вышедшая на русском (1994) и норвежском (1997) языках, причем в Норвегии она используется как учебник в ряде университетов. В 2012 г. уже после смерти автора вышла его последняя книга «История норвежского языка».

Валерий Павлович интересовался вопросами грамматики. За кандидатской диссертацией «Залоговое значение возвратных форм в древнеисландском и современном норвежском языках» (1955) последовали статьи, посвященные изучению ряда вопросов грамматического строя скандинавских языков. Итогом этой работы стали оригинальная контрастивная норвежско-русская грамматика (Aktiv russisk grammatikk, 1999) и "Краткий справочник по грамматике норвежского языка" (2005).

Валерий Павлович — германист широкого профиля. Он опубликовал книгу «Современные германские языки» (1996, 2001), представляющую не только описание каждого из названных языков по единой схеме, но и — что было сделано впервые в мировой науке — сопоставление отдельных аспектов и явлений данных языков, сделанное чрезвычайно оригинально и убедительно. Опубликован чешский перевод книги (2002). Он является также автором учебника «Введение в германистику» (2006, 2008) и одним из авторов «Введения в германскую филологию», вышедшего несколькими изданиями (1980, 1998, 2000).

На многочисленных научных конгрессах, конференциях и семинарах, как в России, так и за рубежом, Валерий Павлович выступал с докладами, которые вызывали живейший интерес аудитории. Он читал лекции в многочисленных научных учреждениях и учебных заведениях Германии, Дании, Исландии, Нидерландов, Канады, Швеции, а также Фарерских островов. С 1994 по 1999 г. был профессором-совместителем (professor II) на кафедре скандинавистики Университета Осло. Десятками исчисляется количество его докладов и лекций в вузах Норвегии. К этому надо добавить лекции по истории России, ее современному положению в норвежских высших народных школах и средних учебных заведениях. Он курировал преподавание скандинавских языков в вузах Северо-Запада России, читал лекции в Москве, Владивостоке, Твери, Кемерове и многих других городах России.
Одним из важных аспектов научной деятельности Валерия Павловича всегда было руководство молодыми учеными, которые писали кандидатские диссертации по различным вопросам многих языков: шведского, норвежского, нидерландского, английского, болгарского, и 18 его воспитанников успешно защитились. Поражает разнообразие направлений и тем их исследований (лексика, лексикография, грамматика, речь в патологии), что лишний раз свидетельствует о широких лингвистических интересах и глубоких знаниях руководителя диссертантов. Среди его учеников есть уже и доктора филологических наук.

В своих интересах Валерий Павлович не ограничивался вопросами языка. У него есть работы, посвященные норвежской и исландской литературе. Он был одним из лучших специалистов по древнеисландской литературе, составил две антологии норвежской литературы. Много сил Валерий Павлович уделял переводческой деятельности, был членом Санкт-Петебургского Союза писателей. Им переведены на русский язык произведения наиболее известных норвежских и современных исландских писателей, а также древнеисландская «Сага о Ньяле».
Значительное внимание В. П. Берков уделял огранизационной деятельсности: редактировал научные трулы по скандинавистике, был членом оргкомитета многих научных конференций, выступал на конгрессах и конференциях в России и за рубежом с докладами, которые вызывали живейший интерес аудитории. Он выступал в ФРГ, Дании, Исландии, Нидерландах, Канаде, Швеции, на Фарерских островах и многих городах Норвегии.

В 1988 г. Академия наук Норвегии избрала Валерия Павловича своим членом. На торжественной церемонии в Осло в присутствии короля Норвегии Улафа V ему был вручен диплом члена Академии. В 1997 г. за работы о Норвегии, ее культуре, языке, словари и переводы произведений норвежской литературы на русский язык ему была присуждена Большая академическая премия (Akademikaprisen). За работы по фризскому языку в 1994 г. Валерий Павлович стал членом Фризской академии (Нидерланды). В 2004 г. Российская академия естественных наук избрала Валерия Павловича своим действительным членом по секции «Российские энциклопедии». Валерий Павлович был также кавалером орденов трех государств: российского «Ордена Дружбы», высшего норвежского ордена «За заслуги» I класса, а высший исландский «Орден Сокола» вручил ему президент Исландии Оулавюр Рагнар Гримссон в Петровском зале Санкт-Петербургского государственного университета во время государственного визита в Российскую Федерацию в апреле 2002 г.

Многочисленные ученики, а также коллеги и ученые, работающие во многих странах мира, сохраняют память о выдающемся ученом и замечательном человеке Валерии Павловиче Беркове, а тысячи благодарных читателей пользуются созданными им словарями каждый день.

Б.С.Жаров

Подготовлено по материалам очерка, опубликованного в книге: По следам учителя: Исследования по скандинавистике и германистике: Сборник статей к 90-летию со дня рождения профессора В. П. Беркова / ред. Е. В. Краснова. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2021. С. 7−12.

Доктор филологических наук, профессор, почетный вице-президент Международного общества фонетических наук.
Лия Васильевна Бондарко родилась 13 мая 1932 году на Украине в г. Сумы в семье Василия Петровича и Антонины Ивановны Матвеевых. Вместе с родителями — отец был военнослужащим — Л. В. Бондарко в 1934 году становится жительницей Ленинграда, где она пошла в школу, встретила начало Великой Отечественной войны и оказалась в блокадном городе.
В 1950 году после окончания 259-й школы с серебряной медалью поступила в Ленинградский государственный университет на отделение русского языка и литературы филологического факультета. В годы учебы увлекалась общим и сравнительно-историческим языкознанием, посещала все лекции А. В. Десницкой по этой тематике. Под ее влиянием с третьего курса начала регулярные занятия общей фонетикой на кафедре фонетики и методики преподавания иностранных языков, где ее учителями стали М. И. Матусевич и Л. Р. Зиндер. Во время учебы активно занималась научной работой в студенческом научном обществе (СНО), была председателем кружка СНО по общему языкознанию, за активную научную работу ей была присуждена именная стипендия А. П. Чехова.
После окончания университета в 1955 году была оставлена в аспирантуре при кафедре фонетики и методики преподавания иностранных языков, где работала сначала младшим научным сотрудником, затем старшим научным сотрудником, а с 1977 по 2006 годы— заведующей кафедрой и профессором этой кафедры. В 1961 году защитила кандидатскую диссертацию «Оттенки русских ударных гласных», а в 1969 году — докторскую «Слоговая структура речи и дифференциальные признаки фонеме».
В докторской диссертации и монографии «Фонетическое описание языка и фонологическое описание речи» впервые в отечественной науке показана взаимосвязь абстрактных языковых единиц и их материальных репрезентаций в физических объектах, обладающих измеряемыми акустическими и физиологическими характеристиками. Эти открытия составляют фундамент передовых позиций отечественной фонетики, которые она до сих пор занимает в мировой науке о речевой деятельности человека.
Л. В. Бондарко была ученицей проф. Л. Р. Зиндера, а после его смерти стала главой Щербовской фонологической школы, продолжающей традиции, заложенные акад. Л. В. Щербой, подготовила более 70 кандидатов и 12 докторов наук в области общей и экспериментальной фонетики. Ее многочисленные ученики работают в России, в странах бывшего СССР и за рубежом.
Л. В. Бондарко — специалист мирового уровня в области общего, русского и прикладного языкознания, фонетики, фонологии и акустики речи. В 1960-е годы совмещала работу в университете с работой в лаборатории физиологии речи института им. И. П. Павлова АН СССР, которой в то время руководила знаменитая проф. Л. А. Чистович.
Л. В. Бондарко автор более 250 научных работ: монографий, учебников, учебных пособий, статей, многие из которых стали широко известными как в нашей стране, так и за рубежом. Лия Васильевна принимала участие в самых представительных общеязыковедческих и фонетических конгрессах и конференциях, вместе с другими ведущими учеными-речевиками СССР организовала известную в стране всесоюзную школу-семинар АРСО (автоматическое распознавание слуховых образов), существовавшую до 1990 года, стояла у истоков создания Машинного фонда русского языка, была почетным вице-президентом Международного общества фонетических наук (International So-ciety of Phonetic Sciences), с 1999 года — почетным доктором университета Ювяскюля (Финляндия), входила организационные комитеты многих престижных международных конференций и конгрессов, председателем редколлегий ряда научных периодических изданий, соиздателем «Бюллетеня Фонетического фонда русского языка».

• Источник

Со дня рождения члена-корреспондента АН СССР профессора Д. В. Бубриха, основоположника советского финно-угроведения как комплексной научной дисциплины, написавшего труды по общим проблемам финно-угроведения и отдельным финно-угорским языкам, первого заведующего кафедрой финно-угорской филологии Санкт-Петербургского государственного университета, прошло более 130 лет. Благодаря многочисленным юбилейным датам, которые пришлись на этот период и всегда служили стимулом к тому, чтобы еще раз попытаться представить, как жил и работал юбиляр, обратиться к его научному наследию, появилась значительная по объему и содержанию литература об этом талантливом лингвисте и замечательном человеке. Написано многое, однако интерес к его личности, к тому, что им создано со временем только растет. Отчасти, в этом «виновата» литература о Д. В. Бубрихе, поскольку в различных публикациях иногда обнаруживается недостаток той или иной информации, разного рода несоответствия, а порой и ошибки. Разнятся между собой некоторые даты и события, упоминаемые авторами научных статей и в воспоминаниях учеников и современников. Стремление устранить эти недочеты заставляет обратиться к архивным материалам, что особенно заметно в последние десятилетия, ведь в определенный и довольно длительный период времени многие факты биографии Д. В. Бубриха просто не сообщались или не могли получить адекватное освещение в литературе по идеологическим соображениям. Материал целого ряда документов был систематизирован и использован для реконструкции биографии лишь в последние годы. В процессе работы в архиве можно заметить, что некоторые записи в документах Д. В. Бубриха, относящиеся к послереволюционному периоду его жизни, вызывают вопросы, ответы на которые найти не просто, поэтому исследования в этом направлении важно продолжать.

Научное наследие Д. В. Бубриха огромно, в литературе о нем фиксируется более 130 его публикаций. Однако многое остается в рукописи, некоторые статьи (в газетах, журналах и других изданиях) до сих не обнаружены, что-то хранится в архивах, возможно, даже личных. Следует подчеркнуть, что публикации Д. В. Бубриха всегда отличались оригинальностью, имели яркий полемический характер. Высказываемое им мнение, в свою очередь, вызывало полемику, а порой и злобные нападки оппонентов, особенно ангажированных для травли ученого в начале и конце 30-х и в конце 40-х гг., но он всегда стремился отстаивать свою точку зрения. Название одной из замечательных статей Г. М. Керта, выпускника ЛГУ, исследователя саамских языков о любимом Учителе очень точно отражает то главное, что можно сказать о Д. В. Бубрихе: его жизнь и работа — это рассказ о «величии и трагедии таланта». Ушли из жизни те, кто лично знал Д. В. Бубриха, его коллеги и ученики. Биографию ученого, многократно переписываемую и представленную в разных источниках, продолжают дополнять, исправлять и интерпретировать исследователи уже на основе документов.

Дмитрий Владимирович Бубрих был старшим из трех сыновей Владимира Федоровича Бубриха, выпускника Санкт-Петербургского университета, статского советника, и как значилось во всех анкетах, многократно заполняемых после 1917 г., был сыном учителя русского языка и словесности средних учебных заведений. Когда появился первенец, В. Ф. Бубрих преподавал сначала в одной, а позднее в двух гимназиях Гельсингфорса (ныне Хельсинки, Финляндия). Крещение состоялось в Петербурге, однако местом рождения 25 (13) июля 1890 г. (в документах не значится) могла быть и нынешняя столица Финляндии. Поскольку в послужном списке отца было указано, что семья находится с ним, вероятно, почти девять первых лет своей жизни Д. В. Бубрих провел в Гельсингфорсе и с детства мог владеть финским языком. Воспитанию и филологическому образованию детей в семье Владимира Федоровича Бубриха и его жены Марии Львовны уделялось большое внимание, родители владели немецким, английским и шведским языками. Разносторонние таланты детей ярко проявились в дальнейшем, например, студент третьего курса Д. В. Бубрих, как мы узнаем из его писем невесте, прекрасно играл «на рояли», рисовал, а его младший брат Николай пел.

После окончания с золотой медалью Николаевской гимназии в 1909 г. в Риге, где тогда жила семья, Д. В. Бубрих подает прошение о приеме в Санкт-Петербургский университет и подписывает его как сын статского советника.

О том, как жил, чем занимался петербургский студент Д. В. Бубрих, дает представление ряд архивных документов Центрального государственного исторического архива, но более всего письма Д. В. Бубриха невесте (425 страниц), датируемые сентябрем 1911 — мартом 1912 гг. Он снимал квартиру с братом Николаем на Васильевском острове. Жили скромно. Д. В. Бубрих ежедневно самостоятельно занимался санскритом, к которому он питал большой интерес, кроме занятий в университете каждую субботу посещал «философский семинарий» профессора А. И. Введенского, был принят в философское общество Петербурга, что было редкостью для студента, и вообще свое будущее видел в занятиях философией. Как и большинство студентов того времени, танцевал на вечерах и балах в высших учебных заведениях Петербурга, ходил в театр, а чтобы достать дешевые билеты, стоял в очереди ночью даже зимой, в воскресенье ходил с братом к бабушке, где с удовольствием музицировал, а брат великолепно пел. На втором курсе в 1911 г. Д. В. Бубрих оказался замешанным в студенческих беспорядках, за что в начале февраля был исключен из университета, но уже в мае того же года восстановлен.

В феврале 1912 г., как пишет Д. В. Бубрих в одном из писем своей невесте, он досрочно готовит «сочинение» по древнерусскому, чтобы сдать его профессору А. А. Шахматову, а в последнем письме перед отъездом в Ригу на свою свадьбу сообщает, что профессор целых две лекции уделил анализу его работы «Славянские племена Восточной Европы в IX в.», которая оказалась лучшей из сданных. В это же время состоялся обстоятельный разговор с профессором о планах на будущее, о подробностях которого автор письма, к сожалению, ничего не пишет. Вероятно, в это время и начали складываться отношения между будущим ученым Д. В. Бубрихом и академиком А. А. Шахматовым, которые вскоре, судя по характеру переписки между ними в дальнейшем, даже несмотря на разницу в возрасте, переросли в дружеские.

После успешного окончания учебы в 1913 г. Д. В. Бубрих был оставлен при университете для подготовки к преподавательской и научной деятельности по кафедре русского языка, однако стипендии он не получал, как об этом говорят документы, по крайней мере, до 1917 г. По рекомендации А. А. Шахматова летом 1913 г. выпускник университета едет в свою первую самостоятельную экспедицию для изучения особенностей говора с. Пустоши Владимирской губернии. Об этой (рода отчет А. А. Шахматову в письме, которое представляет интерес во многих отношениях, а уже в следующем году по собранному материалу выходит в свет его первая весьма значительная по объему (более 40 страниц) научная публикация. До начала преподавательской деятельности в 1920 г. (сначала в Ленинградском педагогическом институте им. А. И. Герцена, а потом и в Петроградском университете) Д. В. Бубрих вынужден был много работать, чтобы помогать семье. В 1913 г. умирает его отец, в 1914 г. начинается Первая мировая война, в 1915 г. брат Лев навсегда уезжает в США, в 1917 г. происходит октябрьский переворот, за ним следует Гражданская война, в 1918 году умирает мать, в 1920 г. уходит из жизни А. А. Шахматов. В Петроград на постоянное место жительства Д. В. Бубрих возвращается в 1915 г., а до этого сначала преподает в гимназии в Риге, потом в Вендене (Латвия), работает по заданию А. А. Шахматова над словарем русского языка, занимается проблемами русистики, славистики, индоевропеистики. В 1920 г. он сдает магистерские экзамены. В письмах А. А. Шахматову с 1913 г. по 1920 гг. нет никаких сведений о том, что Д. В. Бубрих планирует заниматься финно-угорскими языками. Диссертация, посвященная северно-кашубской системе ударения, вышла из печати в 1924 г. и получила высокую оценку французского индоевропеиста А. Мейе («блестящий печатный отзыв», как отмечал в своих многочисленных вариантах автобиографии Д.В. Бубрих). Защиты диссертаций в то время были отменены новой властью, степень доктора наук была присуждена по результатам работы.

В 1925 г. Д. В. Бубриху было предложено возглавить кафедру финно-угорской филологии ЛГУ, решение об учреждении которой впервые было принято еще в 1917 г. К исследованию финно-угорских языков Д. В. Бубрих обратился, безусловно, под влиянием А. А. Шахматова, о чем он сам писал, и что часто отмечается в литературе. Первая весьма оригинальная статья, связанная с финно-угроведческой тематикой, появилась в 1926 г. и была посвящена обсуждаемой в те годы проблеме происхождения германской речи («О языковых следах финских тевтонов-чуди»). Отметим, что к этому времени молодой ученый уже неоднократно читал курс финского языка. С сентября 1927 г. по январь 1928 г. при материальной поддержке АН СССР он едет в командировку в Германию и Финляндию с тем, чтобы поработать в библиотеках и собрать материалы, касающиеся финно-угроведческих исследований. По итогам поездки в 1928 году выходит статья о финно-угорском языкознании в Германии и Финляндии. В этом же году была опубликована большая статья «Финно-угорское языкознание в СССР», включающая историю финно-угроведческих исследований и анализ современного состояния этой области лингвистики. Поражает объем работы, выполняемой в 20-ые гг. Д. В. Бубрихом. Он преподает в Ленинградском педагогическом институте им. А. И. Герцена и ЛГУ, с 1925 г. заведует кафедрой финно-угорской филологии ЛГУ, а также кафедрой в I Московском университете, исполняет обязанности ученого секретаря в Ленинградском обществе исследователей культуры финно-угорских народностей (ЛОИКФУН, участие в деятельности которого позднее припомнили во время допросов в тюрьме), является сотрудником Научно-исследовательского института сравнительной истории, литературы и языков Запада и Востока при Петроградском университете, работает в Научно-исследовательском институте этнических и национальных культур народов Востока в Москве, а с 1927 г. в Комиссии по изучению племенного состава населения СССР (КИПС) АН СССР.

Д.В. Бубрих понимал, что перед финно-угроведами стоят масштабные задачи в области языкового строительства, касающиеся, прежде всего, разработки письменности для ранее бесписьменных языков и создания литературных языков. Для этого было необходимо как можно скорее приступить к всестороннему изучению финно-угорских языков, собрать современный языковой материал, в частности для создания грамматик, словарей и учебников. Неотложной задачей, которая и была возложена на кафедру финно-угорской филологии ЛГУ, стала подготовка научных кадров, в особенности, из числа представителей финно-угорских народов. С 1927 г. под руководством Д. В. Бубриха и при его участии предпринимаются лингвистические экспедиции: в 1927 и 1928 гг. — к мордве, в 1929 г. — к удмуртам, в 1930 г. — к карелам. По материалам экспедиций были написаны десятки научных статей.

Предполагалось создание большого карельского диалектологического атласа. В 1937 г. возобновляются экспедиции по сбору материала карельских диалектов, чему предшествует огромная подготовительная работа.

Трудным периодом в жизни Д. В. Бубриха были 30-ые гг. В 1932 г. в возрасте десяти лет от туберкулеза умер его младший сын. В 1931—1932 гг. готовился арест Д. В. Бубриха по делу об участии в работе СОФИН (Союз освобождения финских народностей). Деятельный ученый имел широкий круг знакомых, много ездил, принимал участие в научных и культурных мероприятиях. Между тем, многие представители творческой и научной национальной интеллигенции были арестованы. Абсурдные обвинения в шпионаже, контрреволюционной деятельности, направленной на создание Финно-угорской федерации, были адресованы Д. В. Бубриху, однако на этот раз тюрьмы удалось избежать. Ученого арестовали по прошествии нескольких лет, в ночь с 9 на 10 января 1938 г. По воспоминаниям дочери, он был приговорен к расстрелу и более двух месяцев провел в камере смертников. По другим данным, он получил длительный срок, однако в начале 1940 г. Д. В. Бубрих был освобожден. Ю. И. Майшева, дочь И. И. Майшева, в беседе с автором этих строк с горечью вспоминала, что после освобождения Д. В. Бубриха некоторые коллеги, увидев его издали на Университетской набережной, переходили на другую сторону. По понятным причинам, в списке публикаций Д. В. Бубриха с 1938 по 1940 гг. (как и в 1942—1943 гг. в период эвакуации) образуется своего рода лакуна. После освобождения из тюрьмы в 1940 г. Д. В. Бубрих был также восстановлен как старший научный сотрудник ИЯМ (Институт языка и мышления, ныне Институт лингвистических исследований РАН) и с этого времени до конца своей жизни заведовал Кабинетом (позднее Отделом) финно-угорских языков. Однако продолжить работу в Ленинграде в 1941 г. помешала война.

В сентябре 1941 г. Д. В. Бубрих с семьей был эвакуирован в Сыктывкар, где он работал до конца 1943 г., читал лекции студентам Сыктывкарского педагогического института и Петрозаводского университета, эвакуированного в Сыктывкар. «Здесь Д. В. Бубрих много работает над изучением пермских языков (коми и удмуртского). В этот период им написаны „Грамматика литературного коми языка“ (издана в 1949 г.) и „Историческая фонетика удмуртского языка“ (издана в 1948 г.) … А. И. Попов рассказывал, что только для написания грамматики коми языка Дмитрием Владимировичем было выписано из литературы свыше 30 000 карточек-примеров».

Еще не закончилась война, а в 1944 г. Д. В. Бубрих едет в Петрозаводск и там возглавляет кафедру финно-угорской филологии Петрозаводского университета, читает курсы лекций, среди которых Введение в финно-угроведение, Историческая фонетика финского-суоми-языка и Морфология финского языка. Не прекращая работу в Петрозаводске, он возвращается в Ленинград в 1945 г. и продолжает заведовать кафедрой финно-угорской филологии ЛГУ. Благодаря инициативе Д. В. Бубриха, в 1946 г. на кафедре ЛГУ начинается преподавание венгерского языка как специальности.

В 1946 г. Д. В. Бубрих избирается членом-корреспондентом АН СССР, а в следующем году становится директором Института истории, языка и литературы Карело-Финской базы АН СССР.

В 1947 г. произошло знаменательное для финно-угроведения в нашей стране событие. По инициативе и благодаря масштабной организационной работе Д. В. Бубриха, при ЛГУ с 23 января по 4 февраля состоялась первая научная конференция по вопросам финно-угорской филологии, на которой были представители всех финно-угорских народов СССР. 54 доклада (автором 8 из них был Д.В. Бубрих) по самому широкому кругу проблем, и не только лингвистических, прозвучало на заседаниях этой конференции. На этой конференции состоялось знакомство студентки немецкого отделения, будущего профессора З. М. Дубровиной с Д. В. Бубрихом, определившее в дальнейшем ее судьбу.

Огромный, практически невероятный, объем работы, но более всего атмосфера сталинской эпохи в науке, новые «идеологические» нападки и абсурдные обвинения в методологических ошибках, космополитизме, идеализме, формализме окончательно подорвали здоровье ученого. Д. В. Бубрих скончался во время лекции в ЛГУ 30 ноября 1949 г.

Научное наследие Д. В. Бубриха не исчерпывается опубликованными работами. Некоторые труды печатались с сокращениями и купюрами, многое затерялось и, возможно, еще обнаружится. На это давно обратил внимание самый преданный из его учеников и написавший многое о своем Учителе, специалист по саамскому и прибалтийско-финским языкам, доктор филологических наук, заслуженный деятель науки РФ Георгий Мартынович Керт (1923−2009). Публикация в СПбГУ избранных трудов Д. В. Бубриха по прибалтийско-финскому языкознанию в 2005 г., по сути дела, — часть плана издания его избранных произведений, предложенного Г. М. Кертом еще в начале 90-х гг. Можно лишь выразить надежду на то, что эта работа будет продолжена новыми поколениями исследователей.

Н.Н.Колпакова

Людмила Алексеевна Вербицкая была одной из самых известных фигур в нашем городе, да и во всей стране. Женщина-ректор одного из ведущих университетов страны, президент университета, декан филфака, президент РАО, неизменный авторитет в вопросах русского языка… Человек, к которому в университете можно было обратиться по любому вопросу, который помнил по имени и отчеству всех профессоров Санкт-Петербургского университета, не говоря уж о родном Филологическим факультете.

Людмила Алексеевна Вербицкая родилась 17 июня 1936 года в Ленинграде. Ее отец — Алексей Александрович Бубнов, партийный и государственный деятель — был секретарём Ленинградского горисполкома. 31 августа 1949 года он был арестован в связи с «Ленинградским делом», в октябре 1950 года расстрелян по обвинению в «преступной связи с врагами народа и участии в контрреволюционной группе». Члены семьи А. А. Бубнова также были арестованы. Жена — Анна Степановна (мать Людмилы Алексеевны) — была отправлена в Тайшетский лагерь. Четырнадцатилетняя Людмила оказалась в детской трудовой исправительной колонии во Львове, где находилась до 1954 года. Благодаря заместителю начальника колонии, Виктории Николаевне Карповой, Людмила получила возможность, находясь в колонии, учиться в обычной городской школе, а затем и поступить в Львовский университет. Она мечтала стать врачом, но это было невозможно. Это было время «дела врачей». На западное отделение филологического факультета «дочери врага народа» также не было разрешено поступать, и она поступила на русское отделение.

После реабилитации А. А. Бубнова и его семьи в 1954 году Людмила перевелась в Ленинградский государственный университет. В 1958 году она окончила филологический факультет по специальности «русский язык и литература». Начав свою карьеру с должности лаборанта, она затем стала аспиранткой филологического факультета, младшим научным сотрудником, ассистентом, доцентом, профессором кафедры фонетики (с 1979 г.) и заведующей кафедрой общего языкознания (с 1985 г.) В 1984 г. она была назначена проректором по учебной работе, в мае 1986 г. — первым проректором, а с мая 1993 года, после скоропостижной смерти ректора С. П. Меркурьева, приступила к исполнению обязанностей ректора. В апреле 1994 года она была избрана ректором, став первой в истории университета женщиной на этом посту. Она возглавляла Санкт-Петербургский университет с апреля 1994 года по февраль 2008 года. По инициативе Вербицкой в СПбГУ открылись два новых факультета — международных отношений и медицинский. Людмиле Алексеевне удалось вернуть университету его историческую дату рождения, 1724 год, и закрепить за нашим университетом звание первого российского вуза.

Пристального внимания заслуживает путь Людмилы Алексеевны в науке. На последнем курсе Людмила Алексеевна выбрала для себя в качестве специальности фонетику. На кафедре фонетики и методики преподавания иностранных языков, основанной Львом Владимировичем Щербой и руководимой в те годы его учениками, Маргаритой Ивановной Матусевич и позднее Львом Рафаиловичем Зиндером, которые стали её учителями, Людмила Алексеевна прошла путь от лаборанта и научного сотрудника до профессора. В 1965 году она блестяще защитила кандидатскую диссертацию на тему «Звуковые единицы русской речи и их соотношение с оттенками и фонемами» и уже в 1977 г. — докторскую, на тему «Современное русское литературное произношение (экспериментально-фонетическое исследование)». Обе работы были яркими, новаторскими, основанными на огромном материале и тщательно проведенных экспериментах. По материалам докторской диссертации в 1976 г. Л. А. Вербицкая опубликовала монографию «Русская орфоэпия (к проблеме экспериментально-фонетического исследования особенностей современной произносительной нормы)», которая была переиздана в 2013 г. и до сих пор является едва ли не единственным учебником по орфоэпии для студентов-филологов. Эта тема на долгие годы определила её работу в области русской фонетики. Переходу от исследования фонологии и звукового строя русского языка к проблеме произносительной нормы способствовало активное участие Людмилы Алексеевны, вместе с другими преподавателями филфака, в зарождавшемся в конце 1960-х — начале 1970-х гг. процессе преподавания русского языка как иностранного, в частности в знаменитых семинарах и на курсах русского языка в Тиммендорфер Штранде (ФРГ). На основе этой монографии позднее была создана книга с броским, призывным названием «Давайте говорить правильно!» (1993 и ряд последующих изданий), выдержавшая много изданий и принесшая нашему ректору заслуженную славу «радетеля родной речи».

В той же роли «радетеля родной речи» Людмила Алексеевна выступила, инициировав серию небольших нормативных словарей, изначально предназначенных для депутатов Государственной Думы, и по сути рассчитанных на самый широкий круг читателей. Первым в этой серии в 2002 г. стал словарь «Трудности современного русского произношения и ударения», созданный Л. А. Вербицкой в соавторстве с Г. Н. Скляревской и Н. В. Богдановой, много раз потом переиздававшийся массовыми тиражами и вышедший последним, 7-м, изданием в 2020 г., уже после смерти Людмилы Алексеевны. В небольшом предисловии к последнему изданию соавторы Л. А. Вербицкой написали, что рассматривают этот словарь как «своего рода памятник той эпохи, когда языковые процессы в русском языке были крайне нестабильными, языковая система не справлялась с потоками заимствований, грамматические, фонетические и структурные варианты слов вносили путаницу в их использование и в целом их языковые нормы отличались неустойчивостью и «расшатанностью», — именно к этому периоду относятся фактически все труды Л. А. Вербицкой по русской орфоэпии, так что словарь 2002 г. стал, можно сказать, логическим завершением цикла её орфоэпических исследований.

Людмила Алексеевна была одним из руководителей разработки Комплексного нормативного словаря русского языка, который был издан в 2012 году. Комплексный словарь не имеет аналогов в отечественной лексикографии. Этот справочник в первую очередь проясняет правила употребления слов и выражений, вошедших в обиход в начале XXI века. Над его созданием работали десятки филологов Санкт-Петербургского госуниверситета и петербургского отделения Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН. Лингвистов консультировали юристы, экономисты, социологи, культурологи и представители религиозных конфессий. В издание вошло 25 тысяч лексических единиц, в том числе связанных с информатикой, интернет-технологиями, экономикой, финансовым делом, юриспруденцией, искусством и религией. Норма употребления многих новообразований русской речи пока не установлена, поскольку неологизмы зачастую рождаются и живут внутри профессиональных жаргонов, не становясь достоянием всех носителей языка.

В 2010 году в целях реализации эффективной государственной политики в сфере изучения, развития и использования русского языка в Санкт-Петербурге был создан Совет по культуре речи при Губернаторе Санкт-Петербурга, сопредседателем которого стала Л. А. Вербицкая. В 2011 году Людмила Алексеевна инициировала проект «Давайте говорить как петербуржцы», который состоял в создании и размещении в метрополитене и на улицах города плакатов, направленных на исправление наиболее часто отмечаемых ошибок в произношении, согласовании, толковании значений слов и выражений русского языка. Проект осуществлялся СПбГУ совместно с Советом по культуре речи при губернаторе Санкт-Петербурга при поддержке Комитета по печати и взаимодействию со средствами массовой информации. С 2011 года и до дня ухода Л. А. Вербицкой из жизни ежемесячно в вагонах метро появлялось 2 новых плаката этой социальной рекламы с портретом Людмилы Алексеевны.

Л.А. Вербицкая была известным общественным деятелем. Являлась заместителем председателя российского координационного комитета Форума гражданских обществ России и Германии «Петербургский диалог» (2000−2019 годы), председателем попечительского совета фонда «Русский мир» (2007−2019 годы), членом Совета при президенте РФ по русскому языку (2014−2019 годы), одним из учредителей и заместителем председателя Общества русской словесности (2016−2019 годы), сопредседателем Совета по культуре речи при губернаторе Санкт-Петербурга, советником губернатора Санкт-Петербурга по вопросам науки и образования. Была избрана в руководящие органы Конференции ректоров европейских стран, Международной ассоциации ректоров университетов, Ассоциации балтийских университетов, Евразийской ассоциации университетов.

Огромное значение Людмила Алексеевна придавала вопросам сохранения и продвижения русского языка и литературы, развитию профессиональных связей и гуманитарных контактов между преподавателями и другими специалистами, занимающимися проблемами русского языка, литературы, культуры, установлению контактов между людьми, изучающими русский язык, литературу, культуру.

В течение многих лет Людмила Алексеевна была тесно связана с работой Международной ассоциации преподавателей русского языка и литературы (МАПРЯЛ), а с 2003 г. до конца своей жизни была Президентом этой ассоциации. Она была также Президентом Российского общества преподавателей русского языка и литературы (РОПРЯЛ). Международная ассоциация преподавателей русского языка и литературы призвана содействовать изучению в разных странах мира русского языка как важного средства межкультурного общения и международного сотрудничества, развитию профессиональных связей и гуманитарных контактов между преподавателями и другими специалистами, занимающимися проблемами русского языка, литературы, культуры; установлению контактов между людьми, изучающими русское культурное и языковое наследие. Кроме того, Ассоциация способствует созданию единого информационного пространства для специалистов, связанных с изучением, преподаванием и распространением русского языка, литературы и культуры, с целью продвижения передовых научно-методических технологий и их всесторонней апробации. Ассоциация объединяет порядка 300 коллективных и индивидуальных членов более чем из 50 стран мира. Это национальные объединения русистов, филологические факультеты и кафедры русского языка крупнейших российских и зарубежных вузов, языковые школы, издательства, общественные объединения, а также теоретики и практики в области русистики, вузовские преподаватели и школьные учителя, переводчики, культурологи, общественные деятели.

Являясь бессменным председателем Попечительского совета фонда «Русский мир», Людмила Алексеевна активно содействовала открытию русских центров и кабинетов Русского мира во всех частях света. В мире было открыто в общей сложности 39 Русских центров. «Кабинет Русского мира» — это целевая программа фонда «Русский мир», направленная на популяризацию русского языка и культуры, поддержку программ их изучения, расширение культурно-гуманитарного сотрудничества зарубежных стран с Российской Федерацией, обеспечение доступа всех желающих к российским обучающим онлайн-ресурсам по русскому языку и реализуемая Фондом совместно с партнерскими организациями в Российской Федерации и за рубежом. Такие кабинеты открыты в партнерских организациях в 55 странах.

В 2013 году Людмила Алексеевна стала Президентом Российской Академии Образования (РАО). В октябре 2013 года с избранием профессора Л. А. Вербицкой президентом РАО началась практическая реализация реформы РАО, призванная сделать Академию более динамичной и эффективной. Людмила Алексеевна возглавила РАО в период системных изменений в организации научных исследований в области образования. Под началом Людмилы Алексеевны Академия вновь стала по-настоящему влиять на принятие государственных решений в этой сфере.

До конца жизни Людмила Алексеевна не прекращала активную деятельность, читала лекции, руководила научными работами. Она автор более 300 научных и учебно-методических работ в области русского и общего языкознания, фонетики, фонологии и методики преподавания русского языка.

Заслуги крупного ученого, талантливого педагога, профессора Санкт-Петербургского университета Л. А. Вербицкой отмечены многочисленными российскими и зарубежными наградами, среди которых особое место занимают такие отечественные ордена, как орден Почета, орден Дружбы, орден «За заслуги перед Отечеством» всех четырех степеней. Президент Российской Федерации В. В. Путин присудил Людмиле Алексеевне премию за вклад в укрепление единства российской нации 2018 года, присвоив ей почетное звание лауреата.

Международный астрономический союз (МАС) решением Комитета по наименованию малых тел Солнечной системы от 24 января 2000 года присвоил малой планете № 7451 имя «Вербицкая».

Решением Законодательного Собрания Санкт-Петербурга 24 мая 2006 года Людмиле Алексеевне Вербицкой присвоено звание «Почетный гражданин Санкт-Петербурга».

Научно-педагогическая деятельность А. С. Герда неразрывно связана с Ленинградским, а потом уже Санкт-Петербургским государственным университетом: он был бессменным заведующим кафедрой математической лингвистики с 1973 по 2016 гг. Он является автором более 480 научных работ, среди которых 16 монографий и 14 словарей.

А. С. Герд родился в семье потомственного профессора-гидробиолога в Ленинграде в 1936 г. В начале XIX века родоначальник династии Я. И. Герд переехал из Англии в Санкт-Петербург, чтобы развивать в России ланкастерскую педагогическую систему. Педагогике и преподавательской деятельности посвятили свою жизнь многие представители семьи Гердов. А. Я. Герд, прадед А. С. Герда, заложил основы методики преподавания естествознания как научной дисциплины. Его отец С. В. Герд заведовал кафедрой зоологии Ленинградского государственного педагогического института им. А. И. Герцена. После школы А. С. Герд поступил в Ленинградский государственный университет на отделение русского языка и литературы, которое успешно закончил в 1959 г. В 1962 году защитил кандидатскую диссертацию «Морфологическое словообразование имён существительных в русском языке», после чего был приглашен преподавать на кафедру русского языка ЛГУ и одновременно вести занятия по словообразованию на только что созданной крупным ученым, профессором-фонетистом Л. Р. Зиндером кафедре математической лингвистики ЛГУ. А. С. Герду было всего лишь 33 года, когда в 1969 г. он защитил докторскую диссертацию на тему «Проблемы формирования научной терминологии», материалом для которой послужили русские научные названия рыб (тут, несомненно, прослеживается семейная традиция). Эта тема сопровождала его на протяжении всей жизни: наряду с научными статьями, посвященными названиям рыб в русских говорах и славянских языках, им были изданы «Словарь названий пресноводных рыб СССР на языках народов СССР и европейских стран» (Л.: Наука, 1972. — 368 с.), «Словарь названий морских промысловых рыб мировой̆ фауны» (Л.: Наука, 1980. — 562 с.) и «Словарь гидронимов Юго-Восточного Приладожья: Бассейн реки Свирь» (СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 1997. — 194 с.).
Научная одаренность А. С. Герда и его блестящие организаторские способности были по праву отмечены коллегами и заслужили уважение: с 1963 по 1973 гг. он был заместителем заведующего кафедрой русского языка ЛГУ, а в 1973 г. его пригласили стать во главе молодой и перспективной кафедры математической лингвистики ЛГУ, которая и стала его родным домом до конца жизни. Как заведующий А. С. Герд заботился о формировании профессорско-преподавательского состава кафедры, напоминая аспирантам о необходимости своевременной защиты диссертаций, привлекая талантливых выпускников и специалистов в области междисциплинарных исследований к чтению курсов. Он сумел создать сплоченный и высокопрофессиональный коллектив.

Большое внимание А. С. Герд уделял лексикографическим проектам, разрабатывал принципы отбора и описания материала, формирования словарных статей. С 1961 г. деятельность А. С. Герда неразрывно связана с Межкафедральным словарным кабинетом ЛГУ, который был создан видным советским лингвистом, профессором Б. А. Лариным. Многие годы спустя в 1998 г. А. С. Герд возглавил кабинет, став его научным руководителем. Долгое время он работал в качестве главного научного сотрудника в Институте лингвистических исследований РАН, где он выступал научным координатором и редактором многотомного «Большого академического словаря русского языка» (СПб.: Наука, издание начато в 2004 г.). Этот фундаментальный проект по созданию нового толкового словаря русского языка, материалом для которого послужил язык современной художественной литературы, продолжается и по сей день. Богатейшая коллекция данных, собранных сотрудниками и студентами кафедры математической лингвистики в ходе топонимических экспедиций, должна была стать источником для «Топонимического словаря Ленинградской области», в котором были бы представлены топонимы, распространенные на территории Ингерманландии. Отдельного упоминания заслуживает тот факт, что финско-русский лесной словарь «Suomalais-venäläinen metsäsanakirja», составителем которого был А. С. Герд (наряду с профессором Инкери Вехмас-Лехто, доктором И. Кудашевым и И. Кудашевой), в 2009 г. был удостоен премии Европейской ассоциации по терминологии как лучший терминологический словарь в Европе.

Поражает широта научного кругозора А. С. Герда: его интересовали вопросы прикладной лингвистики, терминоведения, морфологии, диалектологии, лексикографии, топонимики и многих других областей. Студентам разных специальностей филологического факультета он читал курсы по общей морфологии, морфемике, теории языков для специальных целей, социолингвистике и истории русского языкознания. Учебные пособия, которые были подготовлены профессором А. С. Гердом по этим курсам, пользовались большой популярностью и регулярно переиздавались. На них «выросли» поколения лингвистов в России и за ее пределами. Подготовленный под его редакцией учебник по прикладному языкознанию носит неофициальное название «учебник Герда».

Научная деятельность профессора А. С. Герда отражала его живой характер: он никогда не сидел на месте и всегда был в движении. Он постоянно принимал участие в научных конференциях и руководил полевыми экспедициями (за всю его жизнь их было свыше 50), в которые привык ездить сам. География этих экспедиций, без преувеличения, охватывает почти весь север и северо-запад России: Ленинградская, Псковская, Новгородская, Архангельская, Вологодская области, Карелия, Заполярье и др. Нельзя также забывать, что эти экспедиции стали отличной школой для будущих лингвистов и помогали их профессиональному становлению.

А. С. Герд являлся одним из авторов Программы Лексического атласа русских народных говоров. Он исследовал связи русских диалектов с прибалтийско-финскими языками, а также роль финно-угорских народов в этнической истории Русского Севера. Работа А. С. Герда как диалектолога нашла отражение в фундаментальном труде — в издании «Словаря русских говоров Карелии и сопредельных областей», над которым работал целый коллектив авторов (СПб.: Изд-во СПбГУ, 1994−2005). В нем представлены лексика русского Севера, а также языковые результаты многовековых контактов между карелами, вепсами, саамами, новгородскими словенами, чудскими кривичами и другими народами, населявшими ранее Беломорье, Прионежье, Обонежье, Приладожье, берега Онеги, Северной Двины, Свири. Еще одной знаковой работой стала коллективная монография «Очерки исторической географии: Северо-Запад России: Славяне и финны» (СПб.: Изд-во СПбГУ, 2001), подготовленная под редакцией А. С. Герда и Г. С. Лебедева. Над уникальным проектом по исторической географии, этнолингвистике, краеведению и культурной антропологии трудились специалисты Санкт-Петербургского государственного университета, Кунсткамеры РАН, Института истории РАН, Карельского научного центра (Петрозаводск), Российского этнографического музея, Института археологии РАН, Ярославского университета, Хельсинкского университета (Финляндия), Университета Йоэнсуу (Финляндия) и Карельского института (Финляндия).

Русистика и прикладная лингвистика — две сферы научных интересов профессора А. С. Герда, которые нашли отражение в создании межвузовских сборников «Севернорусские говоры» и «Структурная и прикладная лингвистика», ответственным редактором которых он стал. Интересовали А. С. Герда и современные технологии: в 2002 г. он организовал и стал председателем международной конференции по корпусной лингвистике — нового направления в прикладной лингвистике, которое только зарождалось в России, да и в мире. Благодаря профессору А. С. Герду конференция стала традиционной и проводится каждые два года в Санкт-Петербургском государственном университете. В ней принимают участие как российские, так и зарубежные специалисты.

А. С. Герд не оставлял без внимания и просветительскую работу: в течение 15 лет он был главным редактором официального научно-информационного бюллетеня СПбГУ «Язык. Литература. История. Культура (ЯЛИК)», в котором печатались заметки о знаковых событиях в филологии. Профессор А. С. Герд поддерживал поистине огромное количество научных контактов как в России и СНГ, так и по всему миру, вел большую переписку. Весьма вероятно, не было кафедры русского языка или прикладной лингвистики на территории бывшего СССР, заведующих которых он не знал бы лично. Он сотрудничал не только с филологами, но и с географами, историками, биологами, гидрологами и археологами.

Профессор А. С. Герд был по-хорошему требовательным, дисциплинированным и пунктуальным и прививал эти качества своим ученикам, многие из которых стали видными исследователями и возглавили кафедры и лаборатории. Под его руководством были защищены десятки дипломов, кандидатских и докторских диссертаций по самым разнообразным аспектам русистики и прикладной лингвистики. В 2016 году к юбилею своего учителя, до которого он, к сожалению, не дожил, выпускники и сотрудники кафедры математической лингвистики издали коллективную монографию «Прикладная и компьютерная лингвистика», посвященную вопросам автоматической обработки текста и связанным с ней новым направлениям исследований. Уникальная книга стала по-настоящему востребованной и достойно продолжила славные традиции, заложенные А. С. Гердом.

Многочисленные заслуги А. С. Герда получили российское и международное признание: с 1962 г. он состоял в Географическом обществе СССР (затем в Русском Географическом обществе), с 1994 г. являлся действительным членом Академии гуманитарных наук Российской Федерации, в 1999 г. был отмечен как заслуженный работник высшей школы Российской Федерации. В 2008 г. А. С. Герду был вручен Орден Дружбы, а в 2013 г. он был удостоен звания «Почетный профессор Санкт-Петербургского государственного университета».

До последнего дня своей жизни А. С. Герд вел активную научную работу: руководил кафедрой, редактировал словари, издавал сборники и печатал статьи. На протяжении всего времени он щедро делился своими планами и идеями, поэтому начатые А. С. Гердом проекты были продолжены его коллегами и учениками.

М. В. Хохлова

Леонард Георгиевич родился в Лиепае 21 июня 1934 г. Его отец Георг Герценберг (Georg Herzenberg, 1896−1942) получил основательное образование в Германии, где окончил художественную школу по части живописи. Заниматься тем, к чему лежала душа, Георгу Герценбергу не пришлось, помешала необходимость взять в свои руки наследственное торговое дело — мануфактурный магазин «Gebrüder Herzenberg», основанный еще его отцом и дядей. Мать Леонарда Георгиевича Лина Николаевна Гразде (1904−1989) была музыкантом и окончила Рижскую консерваторию по классу фортепиано.
В 1940 году, после присоединения Латвии к СССР, семья Герценбергов была репрессирована: отец попал в лагерь в Кировской области (Вятлаг), где погиб в 1942 г., а мать с сыном были отправлены в ссылку в Красноярский край.
В Сибири Леонард Георгиевич окончил начальную школу в деревне Челноково Казачинского района. Энергия Лины Николаевны помогла преодолеть множество препятствий, прежде чем они смогли переехать в Казачинское, а затем и в Канск, где была полная 10-летняя школа. Занятия с матерью дали безупречное знание немецкого языка, а также латышского.
Любовь к чтению и литературе проявилась у Леонарда Георгиевича достаточно рано; местные библиотеки были неплохо укомплектованы, так что Леонард Георгиевич смог, еще живя в Красноярском крае, заложить основы своей феноменальной начитанности.
После окончания школы в 1951 г. у Леонарда Георгиевича по условиям того времени выбрать гуманитарный вуз возможности не было. Доступным для него оказался только Красноярский сибирский лесотехнический институт, в который Леонард Георгиевич поступил и в котором учился до середины 1954 г. В это время уже совершенно определенно сформировались востоковедные увлечения Леонарда Георгиевича. Обстоятельства в стране изменились со смертью Сталина, и Леонард Георгиевич решил учиться на Восточном факультете Ленинградского государственного университета (ЛГУ). У ссыльной семьи денег на билет до Ленинграда не было. Леонард Георгиевич бросил институт и год работал учителем математики в средней школе № 38 г. Красноярска.
Первая попытка поступить на кафедру индийской филологии успехом не увенчалась, в том числе из-за позиции партийного бюро, не одобрившего его выбор: специальность считалась политически значимой. Следующую попытку Леонард Георгиевич предпринял через год, в течение которого он преподавал математику в Лаукмальской средней школе Вилянского района Латвии. К этому времени сумела вернуться в Латвию и Лина Николаевна (она работала в латышской газете переводчицей).
Наконец, в 1956 г. Леонарду Георгиевичу удается поступить на афганское отделение Восточного факультета ЛГУ. Это событие совпало с духовным возрождением в нашем обществе, определившем бескорыстную и глубокую увлеченность гуманитарными предметами, которая наблюдалась у многих однокурсников Леонарда Георгиевича. Достаточно сказать, что на том же курсе учились В. Б. Касевич и А. К. Оглоблин, а сосед по комнате В. Шилин был увлечен грузинским языком настолько, что уже на младших курсах и Леонард Георгиевич приобщился к картвелистике.
Восточный факультет сохранял свои особые традиции, включавшие в том числе требование широкого знакомства с языками и культурами Азии. Для Леонарда Георгиевича остались важной вехой, в частности, занятия арабским языком, необходимым для будущих иранистов, которые увлекательно вел А. Т. Тагирджанов: студенты, отправленные в колхоз, распевали на борозде арабские глаголы по грамматическим породам. В последующие годы уже самостоятельно Леонард Георгиевич не менее увлеченно занимался древнееврейским.
Занятия иранистикой не мешали Леонарду Георгиевичу широко интересоваться другими восточными языками, культурами и литературами. Основным было, конечно, углубленное изучение иранских текстов — и до сих пор на Восточном факультете самой обычной темой для курсовой работы является перевод и комментарий.
Леонарда Георгиевича особенно увлекали лингвистические дисциплины. Большое влияние на него оказали его учителя-иранисты: Михаил Николаевич Боголюбов, Александр Николаевич Болдырев, Сергей Николаевич Соколов, Валентина Степановна Соколова.
На Восточном факультете Леонард Георгиевич познакомился со своей будущей женой Еленой Владимировной Ревуненковой, учившейся на индонезийском отделении. В 1962 г. они поженились.
После окончания университета в 1961 г. Леонард Георгиевич оказался без работы. В аспирантуру ему попасть не удалось, однако почти сразу он получает место старшего библиографа в отделе иностранного комплектования Библиотеки Академии наук.
Этот год по инициативе М. Н. Боголюбова Леонард Георгиевич провел в подготовке материалов для будущей диссертации, составляя картотеку к сакским текстам. На службе в БАН он приобрел многих друзей.
Наконец, в 1962 г. Леонарду Георгиевичу удается поступить в аспирантуру по специальности «Сравнительное индоевропейское и индоиранское языкознание». Его руководителем сначала был Борис Александрович Ларин, а затем — Валентина Степановна Соколова.
Все три года аспирантуры Леонард Георгиевич читал санскритские тексты с Татьяной Евгеньевной Катениной. В это же время он возобновляет занятия древнегреческим языком, которые начал еще студентом у Софьи Викторовны Поляковой, и активно участвует в семинарах Иосифа Моисеевича Тронского — греческом (Эсхил) и латинском (Плавт, Теренций). От Б. А. Ларина Леонарду Георгиевичу достался учебник литовского языка Зенна. Борис Александрович был членом Литовской академии, пассивно, но тонко знал литовский язык и побудил Леонарда Георгиевича заняться им. Продолжая исследования по иранистике, Леонард Георгиевич занимался у М. Н. Боголюбова согдийским и хорезмийским языками.
Результатом научных изысканий аспирантского времени стала публикация монографии «Хотаносакский язык» (М., 1965) в престижной серии «Языки народов Азии и Африки», которую редактировал Г. П. Сердюченко.
В ноябре 1966 г. Леонард Георгиевич защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата филологических наук «Язык хотаносакских буддийских памятников (тексты, словарь, грамматический очерк)». Утверждение в степени произошло незамедлительно, и Леонард Георгиевич получил с марта 1967 г. возможность работать над индивидуальной темой «Морфологическая структура слова в древних индоиранских языках».
Семейные радости и труды счастливым образом сочетались в жизни Леонарда Георгиевича. Заботливо занимаясь воспитанием дочерей Анны и Ксении, он неукоснительно продолжает научную работу: принимает участие в IV всесоюзной конференции иранистов в г. Душанбе (доклад об основах прошедшего времени хотаносакского глагола); его интересуют и вопросы более общего плана, в том числе он читает доклад о дедукции и индукции в научном познании.
Как известно, Леонард Георгиевич в эти годы, отправляясь на прогулку с ребенком, непременно брал с собой ирландскую грамматику и тексты. За занятия кельтологией он взялся по просьбе академика Виктора Максимовича Жирмунского, высказанной в связи с приходом в аспирантуру по ирландскому языку Иды Васильевны Крюковой, которая начала заниматься в те годы историей форм ирландского глагола. Формальным руководителем И. В. Крюковой была Агния Васильевна Десницкая, а Леонард Георгиевич выступал в роли научного консультанта. Позднее под его руководством начинал свои исследования в области кельтологии Виктор Павлович Калыгин.
Широта интересов Леонарда Георгиевича простирается от языковой ситуации в древнем Хотане и этимологии имен кушанских царей до самых общих вопросов, таких как алтайская проблема (ср. «Алтайская проблема глазами индоевропеиста») и «Индоевропейский, картвельский, иранский». Этому способствовали самостоятельные занятия узбекским языком по учебнику Киссена и неукоснительно использовавшаяся возможность бесед с узбеками во время поездок в Среднюю Азию. Знакомство с тунгусо-маньчжурскими языками произошло также в годы аспирантуры благодаря общению с Орестом Петровичем Суником, Верой Ивановной Цинциус, а также с аспирантами Института. Финно-угорскими языками Леонард Георгиевич занимался по учебнику Коллиндера.
Помимо рецензий на работы иранистов и концептуальных статей (к числу которых можно добавить статью о древнейшем языковом ландшафте) Леонард Георгиевич продолжает интенсивные занятия словообразованием. В 1972 г. выходит его вторая книга «Морфологическая структура слова в древних индоиранских языках». В это же время он начинает с увлечением курировать исследования в Таджикистане. Эти поездки для лекций и консультаций в вузах Таджикской ССР происходили по распоряжению Президиума А Н СССР.
В 1968 г. Юрий Сергеевич Маслов добился для Леонарда Георгиевича разрешения читать курс «Введение в индоевропейское языкознание» и вести семинар по одному из древних индоевропейских языков на кафедре общего языкознания. Ежегодно проводя занятия в течение более 35 лет, Леонард Георгиевич включил в сферу своих интересов занятия хеттским языком, а также после поездки в Армению — древнеармянским.
Слушатели старшего поколения помнят, как после лекций и семинаров обсуждение затронутых в лекциях вопросов заставляло их гурьбой провожать Леонарда Георгиевича по Невскому и Садовой до дома № 9, где он жил в коммунальной квартире. Позднее этот обычай возродился только после переезда на Большой проспект Петроградской стороны.
Академическая карьера Леонарда Георгиевича развивалась неспешно: только в 1977 г., через 12 лет после выхода в свет первой книги он, автор уже двух монографий, был избран на должность старшего научного сотрудника Института, в один день с Ильей Ароновичем Перельмутером и Ингой Борисовной Долининой, которые также много лет дожидались этого события.
В 1981 г. выходит монография «Проблемы реконструкции индоевропейской просодики». Её в 1983 г. Леонард Георгиевич защитил в качестве докторской диссертации. В 1993 г. ему было присвоено ученое звание профессора по специальности «теория языкознания».
Первый раз за границу Леонард Георгиевич поехал только в 1989 г. для участия в XIX Международном лингвистическом конгрессе, проходившем в Берлине. За первой поездкой последовало выступление по приглашению Б. Шлерата с тремя докладами в Западном Берлине («О возможном просодическом истолковании ларингальных», «О противоречивости в понимании древнеиндийских долгих гласных», «О типологических особенностях таджикского языка») и по приглашению Ф. Вильяра чтение в университетах Мадрида и Саламанки (Испания) спецкурсов по реконструкции праиндоевропейской просодики, по балтийским языкам и лингвистической карте Северной Евразии. С этого момента начинается планомерная работа Леонарда Георгиевича в лучших западных библиотеках.
С 1991 по 1999 г. Леонард Георгиевич ежегодно по приглашению Ильзы Циртаутас проводил занятия по таджикскому языку в рамках программы Департамента языков и цивилизаций Передней Азии в Вашингтонском университете в Сиэтле (США), посещал с лекциями многие университеты, включая Гарвардский, куда его пригласил видный иранист, профессор П. О. Шервё.
Две последние поездки в США имели чисто научные цели и включали занятия индоевропеистикой в Библиотеке Конгресса (Вашингтон) и Фулбрайтовское профессорство в Калифорнийском университете (Беркли), позволившие прочитать и осмыслить многие десятки последних трудов по языкознанию.
В те же годы Леонард Георгиевич ездил в Испанию для чтения лекций в университете Complutense (Мадрид), выступал с докладами в университете La Sapienza (Рим), в университетах Венеции, Катании, Мессины и Калабрии. В 1994 г. он был избран членом-корреспондентом Итальянского института по изучению Африки и Востока (Istituto Italiano per l’Africa e l’Oriente).
Еще в аспирантские годы Леонард Георгиевич вел регулярную переписку с крупнейшим иранистом XX века профессором Кембриджского университета Г. У. Бейли. В последующие годы включенность в международное лингвистическое сообщество укрепилось благодаря многочисленным личным встречам с интересными лингвистами разных стран.
Особое место среди зарубежных поездок занимает поездка в Иран, где в течение месяца в качестве гостя Академии языка и литературы в Тегеране Леонард Георгиевич прочитал курс индоевропейского языкознания и доклад о своей многолетней работе над этимологическим словарём персидского языка. В результате всех этих многочисленных поездок Леонард Георгиевич собрал масштабную коллекцию ксерокопий статей и архивных материалов, касающихся персидской этимологии.
В 2000 г. Леонард Георгиевич стал главным научным сотрудником Института лингвистических исследований РАН. Одновременно с этим на кафедре общего языкознания филологического факультета СПбГУ он читает курсы «Введение в общее языкознание», «Языки народов мира», «Введение в балтийскую филологию» и многие другие. При этом основным остается рассчитанный на несколько лет цикл лекций «Введение в индоевропеистику», включающий в себя помимо собственно вводного курса спецкурсы по сравнительной акцентологии индоевропейских языков, по разбору древнеиндийских, хеттских, кельтских и других текстов с индоевропейским комментарием. Через его школу прошли практически все так или иначе связанные с индоевропейской проблематикой лингвисты среднего и младшего поколения Санкт-Петербурга, а также и из многих других городов России и СНГ, где он неоднократно выступал с лекциями и докладами. Его стараниями и при активной поддержке со стороны Людмилы Алексеевны Вербицкой в Санкт-Петербургском государственном университете сперва была открыта специализация, а с 2004 г. начался набор студентов на специальность «Балтийские языки», которая изначально предполагала разностороннее изучение литовского, латышского и древнепрусского языков, включая курсы по этимологии и по балто-славянским языковым отношениям, которые читал Ю. В. Откупщиков. Под руководством Леонарда Георгиевича успешно защищались диссертации по балтийскому языкознанию. Теоретические курсы, связанные с историей балтийских языков, многие годы читали и продолжают читать В. П. Казанскене, Эверита Андронова и другие коллеги.
В 2001 г. были утверждены программы по специализации «Индоевропейское сравнительно-историческое языкознание» и началась регулярная подготовка магистрантов. В 2021 г. начался ежегодный набор студентов на бакалавриат по данной специальности, поскольку оказалось, что далеко не все поступающие в магистратуру знакомы с тремя древними языками — минимальным их числом в компаративистике.
Круг научных интересов Леонарда Георгиевича был необычайно широк, он включал в себя различные аспекты индоевропейской проблематики (реконструкция индоевропейского вокализма на основе взаимодействия сегментного и просодического уровней, морфологическая структура слова в индоевропейских языках, тенденции морфологического развития и механизмы, лежащие в их основе, этимологические исследования). Иранист по своей основной специальности, он в своих исследованиях обращался и к кельтскому, и к италийскому, и к балтийскому материалу. Ряд статей посвящен отношениям индоевропейского и алтайского, индоевропейского и картвельского ареалов. С 1974 года Леонард Георгиевич работал над фундаментальным трудом «Этимологический словарь персидского языка», который мыслился как результат синтеза научных традиций западного и восточного языкознания.
Несмотря на тяжелую болезнь в начале сентября 2002 г., Леонард Георгиевич продолжал усиленно работать над новыми проектами, показывая своим ученикам изумительный по мужеству пример сопротивления сложившимся обстоятельствам. Регулярные и методичные занятия со специалистами позволили вернуть нарушившуюся речь и возобновить чтение лекций в университете, куда Леонард Георгиевич начал ездить уже через несколько месяцев после выздоровления. Интенсивно шла научная работа: сидя в кресле около компьютера Леонард Георгиевич набирал тексты статей, хендауты лекций, в которых он неукоснительно использовал все самые свежие исследования по индоевропеистике, а также книги, над которыми он трудился. Одна из них вышла под названием «Краткое введение в индоевропеистику» (2010), вторая так и не была завершена, так как здоровье уже не позволяло Леонарду Георгиевичу работать в полную меру, но он заставлял себя проводить у компьютера 2−3 часа в день, планомерно работая над «Этимологическим словарем персидского языка», обрабатывая материалы, собиранию которых в архивах и в библиотеках по всему миру он посвятил последние два десятилетия своей жизни, но материалы по персидской этимологии были подготовлены к печати его учениками П. А. Кочаровым и А. В. Шацковым и опубликованы в журнале «Индоевропейское языкознание и классическая филология».
Скончался Леонард Георгиевич 25 декабря 2012 года в кругу семьи.
В основу очерка положена сокращенная и несколько измененная статья академика Н. Н. Казанского «Памяти Леонарда Георгиевича Герценберга» (Acta linguistica Petropolitana — Труды Института лингвистических исследований. 2014. Т. Х, ч. 1. С. 7−16). Полная библиография (составил А. С. Николаев) была опубликована в томе, подготовленном учениками Леонарда Георгиевича — Е. Р. Крючковой, Н. Н. Казанским, П. А. Кочаровым А. С. Николаевым и А. В. Шацковым (см.:Hr̥dā́ mánasā: сб. ст. к 70-летию со дня рождения проф. Л. Г. Герценберга. СПб., 2005. C. 13 сл.) с дополнениями 2014 г. в Acta linguistica Petropolitana.

Мирра Вениаминовна Гордина родилась 27 мая 1925 года в Ленинграде, ее отец бы инженером, мать – врачом. Училась в одной из лучших школ города, бывшей Второй Санкт-Петербургской гимназии, которая в 1933 году получила название «1-я образцовая гимназия Октябрьского района» (позже – школа №232). В 1941 г. эвакуировалась с родителями в г. Череповец, где окончила школу с золотым аттестатом, а позже – в Саратов. Там она в 1942 г. поступила на романское (французское) отделение филологического факультета Ленинградского государственного университета, который в это время находился в эвакуации в Саратове. Среди преподавателей эвакуированного университета, которых Мирра Вениаминовна вспоминает с благодарностью, были А. П. Рифтин, Г. А. Гуковский, В. Я. Пропп, М. И. Матусевич. Летом 1943 г. университет вернулся в Ленинград, и студентка Гордина продолжила обучение.
В 1947 году она с отличием окончила романское отделение университета и в марте 1948 г. была принята на работу в Институт языка и мышления им. акад. Н. Я. Марра АН СССР (ИЯМ) на должность научно-технического сотрудника. К этому периоду относится первая научная работа Мирры Вениаминовны – участие, совместно с М. А. Бородиной и под руководством академика В. Ф. Шишмарева, в создании словаря старофранцузского языка. В 1955 году этот словарь был опубликован как приложение к «Книге для чтения по истории французского языка В. Шишмарева»[1].
В августе 1950 г. после известной лингвистической дискуссии и последующей перестройки работы лингвистических и академических институтов ИЯМ был расформирован и М. В. Гордина была уволена с занимаемой ею должности «в связи с ликвидацией Института». Позже, со свойственным ей чувством юмора, Мирра Вениаминовна шутила, что она была уволена из института «в хорошей компании». За короткий период работы в ИЯМе она сдала экзамены кандидатского минимума по специальностям «общая фонетика» и «фонетика французского языка» и приступила к исследованию по фонетике французского языка. После ликвидации Института, оставшись без работы, Мирра Вениаминовна была вынуждена уехать в Иваново, где с 1951 по 1953 г. была преподавателем Ивановского государственного педагогического института, читала курсы по истории и лексикологии французского языка и вела занятия по практической фонетике французского языка.
В 1953 году М. В. Гордина вернулась в Ленинград и была принята на работу на кафедру фонетики и методики преподавания иностранных языков филологического факультета Ленинградского государственного университета. Кафедрой руководила Маргарита Ивановна Матусевич, ученица Л. В. Щербы. Она и другой ученик Щербы, Лев Рафаилович Зиндер, впоследствии много сделавшие для развития «щербовской фонологии», стали учителями Мирры Вениаминовны. Ей было поручено вести занятия по теоретической и практической фонетике французского языка, русской фонетике для иностранцев, семинары по общей и экспериментальной фонетике. Многие годы она выполняла обязанности секретаря кафедры.
Мирра Вениаминовна смогла вернуться к научным исследованиям и приступить к работе над кандидатской диссертацией. Предметом изучения стала фонетика вьетнамского языка, сведения о которой были тогда весьма скудны и противоречивы. В основу исследования легли, с одной стороны, идеи Щербовской фонологический школы, а с другой, – скрупулезный инструментальный анализ речевого материала, полученного от информантов-вьетнамцев. Уже в 1959 г. в журнале «Вопросы языкознания» была опубликована ее статья «К вопросу о фонеме во вьетнамском языке». В 1960 году в Ленинградском отделении Института языкознания М. В. Гордина защитила кандидатскую диссертацию на тему «Основные вопросы фонетического строя вьетнамского языка». В ней впервые было дано экспериментально обоснованное описание тонов вьетнамского языка. В последующие годы Мирра Вениаминовна опубликовала ряд статей по различным вопросам фонетики вьетнамского языка и его диалектов, в том числе в соавторстве с Н. Д. Андреевым и И. С. Быстровым. Многолетнее творческое содружество с Игорем Сергеевичем Быстровым привело к созданию в 1984 г. монографии «Фонетический строй вьетнамского языка», содержащей первое полное описание фонетики вьетнамского языка (с учетом существующего в нем диалектного дробления) на основе экспериментального материала с использованием кимографического, осциллографического, палатографического и рентгенографического методов исследования. Эта книга и сегодня остается одним из самых авторитетных источников сведений по фонетике вьетнамского языка. Не случайно в некоторых энциклопедических изданиях М. В. Гордина представлена как востоковед.
В своих трудах она развивает традиции Щербовской фонологической школы, в том числе и путем привлечения сведений о языках слогового строя. Свидетельство этого – одна из наиболее известных, принципиально важных и часто цитируемых ее публикаций – статья «О различных функциональных звуковых единицах языка», опубликованная в 1966 г. в сборнике «Исследования по фонологии». В статье развивается мысль, высказанная еще в трудах Л. В. Щербы и Е. Д. Поливанова, о возможности существования языков, минимальной фонологической единицей которых является слог, в котором функционально может быть выделен начальный согласный, отчасти сопоставимый с фонемой фонемных языков, и остальная часть слога, обладающая фонологической целостностью.
На кафедре фонетики Ленинградского университета Мирра Вениаминовна на протяжении многих лет вела занятия по практической фонетике французского языка и читала курс по теоретической фонетике французского языка. В 1973 г. вышла в свет ее «Фонетика французского языка», содержащая описание фонетического строя современного французского литературного языка, где учтены новейшие для того времени исследования по общей фонетике, материалы экспериментальных работ по акустическому и артикуляционному анализу звуков французской речи, а также некоторые статистические характеристики французской речи. В книге было предложено новое решение ряда спорных проблем фонологического строя французского языка. Параллельно шла работа над учебным пособием по курсу практической фонетики французского языка совместно с Галиной Антоновной Беляковой и Марией Абрамовной Виллер[2]. Обе книги были впоследствии переизданы[3] и являются, наряду с «Французской фонетикой» Л. В. Щербы, базисными учебниками по фонетике французского языка.
Мирра Вениаминовна обладала огромным педагогическим талантом, ее лекции и семинарские занятия были всегда информативны и увлекательны. Кроме дисциплин французского цикла, Мирра Вениаминовна вела на кафедре фонетики семинары по методам фонетического анализа, занятия по общей фонетике и фонетике русского языка, в том числе и «фонетический семинарчик» для студентов первого курса филологического факультета, читала лекции на организуемых кафедрой «Фонетических курсах», продолжила вслед за Л. Р. Зиндером и М. И. Матусевич традицию проведения слуховых семинаров, на которых «оттачивается» фонологический слух учащихся и анализируются звуковые системы языков разного строя. В 1983 г. вышла в свет книга «Основы общей фонетики», авторы которой – Лия Васильевна Бондарко, Людмила Алексеевна Вербицкая и Мирра Вениаминовна Гордина – поставили цель написать современное учебное пособие, которое должно было стать новым «введением в общую фонетику». Эта небольшая, но удивительно ёмкая книжка, предназначенная изначально для студентов-филологов I курса, выдержала за последующие годы несколько изданий и стала настольной книгой и подлинным введением в фонетику и фонологию и для многих «взрослых» лингвистов.
Среди других лекций, которые на протяжении многих лет читала М. В. Гордина, следует назвать курсы «Интонация французского языка», «Фонетические системы» и «Фонетические универсалии». Текст последнего курса был передан М. В. Гординой на кафедру и ждет своего опубликования.
М. В. Гордина всегда участвовала в проводимых кафедрой фонетики прикладных исследованиях. Еще в начале 1950-х гг. она работала в группе по статистике звуков русской речи, позже это были исследования по интерференции звуковых систем. Участие в коллективных работах, выполняемых кафедрой по договорам с различными институтами, нашло отражение в главах, написанных ею для кафедральных сборников и коллективных монографий. Таковы, например, главы «Развитие фонологических идей Л. В. Щербы» и «Фонология языков слогового строя» в сборнике «Проблемы и методы экспериментально-фонетического анализа речи» (1980), глава «Межъязыковая интерференция» в сборнике «Интерференция звуковых систем» (1987).
Ряд статей М. В. Гординой, опубликованных в кафедральных изданиях, содержат принципиально новые взгляды на казалось бы известные факты. Так, в статье «О фонетической классификации согласных» (1989)[4] дается экспериментально обоснованная трактовка русских шипящих согласных не как двухфокусных, а как длинно-щелевых. Существенные уточнения сделаны и в вопросе классификации гласных.
Важной стороной научно-педагогической деятельности М. В. Гординой всегда было руководство курсовыми и дипломными работами студентов и диссертационными исследованиями аспирантов. Мирра Вениаминовна – руководитель чрезвычайно строгий и требовательный, ждущий от учеников не только глубоких знаний и наличия собственных мыслей, но и высокой степени организованности и усидчивости. Пройти школу у нее было нелегко, но на кафедре каждый знал: если работа проверена Гординой, то можно ничего не бояться. Мирра Вениаминовна потрясающий научный редактор: любой текст становится после ее правки стройным и ясным. Под её руководством выполнены более 20 кандидатских диссертаций. Одной из первых была защищенная в 1968 г. кандидатская диссертация Вадима Борисовича Касевича «Основные вопросы фонологической структуры бирманского языка», название которой созвучно кандидатской диссертации совсем еще молодого тогда руководителя. Знакомство со списком тем диссертационных исследований, выполненных под руководством М. В. Гординой, наглядно отражает широту ее научных интересов: это проблемы французской фонетики, вопросы фразовой интонации, фонетика языков слогового строя, проблемы двуязычия и фонетической интерференции, произносительная норма и ее кодификация, французское стихосложение, эмоции, детская речь и многое другое.
М. В. Гордина – была прекрасным докладчиком: она читала лекции в Париже, выступала с докладами на Фонетическом конгрессе в Таллинне (1987), на конференциях МАПРЯЛ[5] в Москве, на фонетических семинарах в Хельсинки, а мартовских научных конференциях филологического факультета нашего университета, на заседаниях кафедры фонетики.
В конце 1990-х гг., по предложению Л. В. Бондарко, Мирра Вениаминовна начала читать на кафедре спецкурс по истории фонетических исследований. Он сразу собрал большое количество заинтересованных слушателей. Одна за другой стали появляться ее статьи с интригующими названиями: «Описание артикуляции звуков речи в XVIII веке (труд Хеллвага)» (2001), «К истории инструментальных методов в фонетике до XX века» (2002), «Теория слога во французской лингвистике XVIII в.» (2002), «Первое описание звукового строя русского языка» (2004)[6]. Работа, которую проделала М.В.Гордина при создании этого курса, уникальна. Был поднят огромный пласт малоизвестных или даже неизвестных источников. Прочитаны – всегда в оригинале – и тщательно законспектированы[7] и осмыслены практически все доступные труды по теме. В 2003 г. удалось уговорить Мирру Вениаминовну оформить этот капитальный труд как докторскую диссертацию «История фонетических исследований (от античности до возникновения фонологической теории)», блестящая защита которой состоялась 9 октября 2003 г. в Санкт-Петербургском университете.
В 2006 году этот уникальный текст объемом в 537 страниц был опубликован издательством филологического факультета Санкт-Петербургского государственного университета в серии Ars Philologica. Книга представляет собой первое полное изложение истории фонетики, начиная с античности и до середины 19-го века, в общей перспективе развития лингвистической мысли и техники фонетических исследований. В ней рассматриваются подходы к описанию звуков языка греческих и латинских грамматиков, создателей и реформаторов письменностей в Средние века, итальянских лингвистов эпохи Возрождения, французских грамматистов XVI века, английских исследователей XVII века, голландского врача Аммана и австрийского механика Кемпелена, заложивших основы артикуляторной классификации звуков речи на базе интуитивно-фонологического подхода. При этом Мирра Вениаминовна не остается сторонним летописцем, а всегда предлагает свое толкование древних понятий с учетом современных лингвистических взглядов и с опорой на всю многовековую традицию развития фонетических учений.
На основе книги и базового учебного курса «История фонетических исследований», разработанного доктором филологических наук М. В. Гординой и апробированного в течение нескольких лет в учебном процессе на кафедре фонетики и методики преподавания иностранных языков Филологического факультета СПбГУ, учениками М. В. Гординой было создано и размещено в интернете мультимедийное учебное пособие.
Мирра Вениаминовна – старейший сотрудник кафедры фонетики и хранитель ее традиций. Она много сделала для дальнейшего развития и популяризации взглядов своих учителей. Опубликовала статью о жизни и деятельности Маргариты Ивановны Матусевич (к 100-летию со дня рождения). Осуществила научно-библиографическое описание «Фонетической библиотеки Л. В. Щербы». В 2005 г. кафедра готовилась к капитальному ремонту своих помещений. По инициативе Л. В. Игнаткиной Мирра Вениаминовна обошла одну за другой все наши комнаты, подробно рассказывая о том, где и что происходило там в разные периоды жизни кафедры. 26 декабря 2007 г. Мирра Вениаминовна выступила на заседании памяти учителей, по традиции называемом «щербовской кафедрой», с докладом «Из истории кафедры фонетики», богато иллюстрированном фотографиями из кафедрального архива. А в декабре 2011 года Л. В. Игнаткина и Л. Д. Раднаева провели несколько сеансов записей воспоминаний Мирры Вениаминовны о годах учений в университете, о жизни и учебе в Саратове, о послевоенном Ленинграде.
Мирра Вениаминовна была человеком высочайших нравственных качеств, исключительной принципиальности и подлинного профессионализма, она пользовалась огромным авторитетом и глубочайшим уважением студентов, любовью и признанием коллег.
Н.Д.Светозарлва

[1] Словарь старофранцузского языка: Приложение к "Книге для чтения по истории французского языка В. Шишмарева / [М. А. Бородина, М. В. Гордина, В. Ф. Шишмарев]; Акад. наук СССР. Ин-т языкознания, Москва; Ленинград: Изд-во Акад. наук СССР, 1955.
[2] М. А. Виллер, М. В. Гордина, Г. А. Белякова. Фонетика французского языка: Учебное пособие для вузов. Л.: Просвещение, 1978. — 240 с.
[3] Второе, исправленное и дополненное издание «Фонетики французского языка», вышедшее в 1997 г., содержит ряд новых разделов и положений.
[4] В сб.: Экспериментально-фонетический анализ речи / Под ред. Л. В. Бондарко. Вып. 2. Л.: ЛГУ, 1989. С. 25-34.
[5] Международная ассоциация преподавателей русского языка и литературы.
[6] Интерес к истории науки всегда отличал Мирру Вениаминовну. В 1991 г. она вместе с Ю. С. Масловым и Е. Д. Панфиловым перевела с французского «Всеобщую рациональную грамматику (Грамматику Пор-Рояля)» А. Арно и К. Лансло (Изд. Ленинградского университета, Л., 1991). Позже она была редактором перевода на русский язык книги П. Гарда “L’Accent”.
[7] Свои конспекты Мирра Вениаминовна передала на кафедру, где они были включены в состав фонетической библиотеки.

Жизнь и научно-педагогическая деятельность З. М. Дубровиной неразрывно связаны с кафедрой финно-угорской филологии Санкт-Петербургского государственного университета, и без преувеличения знаменуют целую эпоху в истории кафедры, на которой она работала с 1953 по 2010 год (57 лет), и которой заведовала с 1957 по 1991 год.

З.М. Дубровина родилась в Олонце (ныне Республика Карелия) и с детства владела как русским, так и карельским языком. К сожалению, сталинские репрессии коснулись братьев отца Зинаиды Михайловны, и семьей было принято решение о переезде в Ленинград. Так в возрасте шести лет Зинаида Михайловна с родителями оказалась в большом городе и вскоре пошла в школу, после успешного окончания которой, поступила в Ленинградский государственный университет. А через несколько дней началась война. Впереди молоденькую студентку, как и других универсантов ее поколения, ждали серьезные испытания: бомбёжки, работа в медико-санитарной команде ЛГУ, поездки на оборонные работы под обстрелом вражеской авиации, откуда возвращались не все, ночные дежурства в составе подразделения местной противовоздушной обороны (МПВО), блокада, голод и эвакуация в октябре 1942 г. (сначала в Ярославль, а потом в Томск). Зинаида Михайловна поступила в Томский университет на отделение русского языка и литературы, поскольку там не было возможности продолжить изучение немецкого языка. Позднее она с благодарностью вспоминала эвакуированных в Томск из разных вузов страны преподавателей (академика А. И. Белецкого, профессора К. Э. Гриневича, профессора Р. М. Самарина, доцентов Ю. С. Сорокина, А.Л. Пинчука), лекции и занятия которых ей посчастливилось посещать.

Наконец, в 1945 г., вернувшись в Ленинград, Зинаида Михайловна могла восстановиться на немецком отделении и завершить учебу по избранной ею в 1941 г. специальности. Между тем, произошли события, определившие всю ее дальнейшую судьбу — знакомство в 1947 г. с первым заведующим кафедрой финно-угорской филологии чл.-кор. АН СССР (Карельского филиала) проф. Д. В. Бубрихом. В январе — феврале 1947 г. по инициативе Д. В. Бубриха в ЛГУ состоялась I Всесоюзная научная конференция по вопросам финно-угорской филологии. На одно из заседаний пришла послушать доклады студентка З. М. Дубровина. Там она и познакомилась с Д. В. Бубрихом, признанным главой не только университетского, но и российского финно-угроведения. Узнав, что студентка с немецкого отделения с детства владеет карельским языком, профессор запомнил ее. Следующий разговор состоялся только спустя два года, когда Д. В. Бубрих, встретив во время перерыва в коридоре студентку уже выпускного курса, предложил ей поступать в аспирантуру и писать диссертацию по финскому языку, чем немало озадачил Зинаиду Михайловну, как она потом вспоминала, ведь финским она тогда еще не владела.

Окончив с отличием в 1949 году университет по специальности филолог-германист, З. М. Дубровина, по рекомендации Д. В. Бубриха, все лето самостоятельно учила финский язык и осенью поступила в аспирантуру Института языкознания АН СССР (ныне ИЛИ РАН) по специальности финский язык. Вступительный экзамен принимал Дмитрий Владимирович, задавая вопросы по финскому, карельскому и даже по немецкому и латинскому языкам. Предполагалось, что он будет руководить также работой по теме диссертации. Однако в ноябре 1949 года Д. В. Бубрих скончался, и научным руководителем З. М. Дубровиной стала славист и финно-угровед, заведующая кафедрой славянской филологии доцент Э.А. Якубинская-Лемберг. В 1952 году З. М. Дубровина успешно защитила кандидатскую диссертацию на тему «Послелоги и предлоги в финском литературном языке». В диссертации большое внимание уделяется не только современному на тот момент состоянию системы финских послелогов и предлогов, но и историческим процессам в этой области, в частности происхождению рассматриваемых языковых единиц из знаменательных слов и критериям перехода послелогов в падежные окончания. З. М. Дубровина привлекла обширный сопоставительный материал из вепсского, карельского, эстонского, водского языков и ряда финских диалектов. В это время и позднее появляются в печати публикации по этой тематике, в частности следует отметить статью в Вестнике Ленинградского университета № 14 за 1956 г. «Об образовании вторичных падежей из послеложных конструкций в прибалтийско-финских языках», которая представляет собой раздел кандидатской диссертации. По материалам диссертации были также выступления с докладами на совещании по вопросам финно-угорского языкознания (1954 г.) и ряде конференций.

В 1953 г. после окончания аспирантуры З. М. Дубровина некоторое время работала в Карельском филиале АН СССР младшим научным сотрудником, в том же году приступила к работе на кафедре финно-угорской филологии ЛГУ в должности ассистента.

В последующие годы З. М. Дубровина занималась исследованием особенностей финских говоров Ленинградской области. Однако основное внимание теперь уделялось вопросам синтаксиса финского языка, а темой докторской диссертации стали инфинитивы и их синтаксические функции. В 1972 г. в Ленинграде вышла из печати монография «Инфинитивы в финском языке», в том же году состоялась защита докторской диссертации З. М. Дубровиной «Синтаксические функции инфинитивов в современном финском языке». В этом системном, глубоком исследовании закономерностей функционирования финских инфинитивов привлекается значительный иллюстративный материал из художественной литературы, народной поэзии и некоторых финских диалектов, определяются основные закономерности построения конструкций с различными формами инфинитивов, формулируется закон соотнесенности и его значение для образования инфинитивных и причастных конструкций в финском языке (инфинитивы, сохраняющие в какой-то степени свое локальное значение, подчиняются закону соотнесенности, т. е. имеют логическую соотнесенность либо с субъектом основного непереходного глагола, либо с объектом основного переходного глагола).Следует отметить, что в 1976 г. по этой проблеме Зинаида Михайловна выступила с докладом на финском языке на заседании Финно-угорского общества (Хельсинки, Финляндия). В дальнейшем З. М. Дубровина публикует исключительно важную статью «Инфинитив и причастие как дополнительное ядро предикации в финском предложении (К вопросу об эквивалентах предложений)». Подчеркивая значимость этой работы, в одной из своих статей М. И. Черемисина, возглавлявшая новосибирскую синтаксическую школу, писала: «Материалы исследований З. М. Дубровиной о полипредикативных конструкциях финского языка позволяют предположить глубокие структурные и функциональные параллели с угорскими языками и обещают интересные результаты».

В 1961 г. З. М. Дубровина удостоилась ученого звания доцента, а в 1974 г. после защиты докторской диссертации (1972 г.) — звания профессора. Под руководством З. М. Дубровиной были написаны и успешно защищены 8 кандидатских диссертаций по финскому, карельскому, водскому, хантыйскому и мансийскому, коми и марийскому языкам. Свыше 50 научных публикаций (в том числе на финском языке), редактирование 6 выпусков межвузовского сборника «Вопросы финно-угорской филологии», в 50−80 годы участие в работе большинства Всесоюзных финно-угроведческих конференций, симпозиумов, Международных конгрессов финно-угроведов — далеко не полный перечень того, что составляло содержание научной деятельности З. М. Дубровиной, получившей международное признание: в 1972 году она стала иностранным членом «Финно-угорского общества» (Suomalais-Ugrilainen Seura, Хельсинки, Финляндия), в 1976 году была избрана членом «Общества финского языка» (Suomen Kielen Seura, Турку, Финляндия), с 1978 года — член-корреспондент «Общества финской литературы» (Suomalaisen Kirjallisuuden Seura, Хельсинки, Финляндия). Многие работы З. М. Дубровиной публиковались в различных изданиях, выходивших небольшим тиражом, и спустя годы, стали библиографической редкостью. Поэтому в 2015 г. кафедрой было принято решение опубликовать сборник избранных трудов З. М. Дубровиной.

Когда в 1957 г. З. М. Дубровиной предложили возглавить кафедру финно-угорской филологии, ей было всего 34 года. Чтобы понять, какие испытания пришлись на долю молодого руководителя, следует вспомнить о том, что уже в послевоенные годы перед кафедрой ставится новая задача подготовки не только специалистов финно-угроведов, национальных научно-педагогических кадров, но и переводчиков по специальностям финский язык и литература и венгерский язык и литература. В 50-ые годы под руководством З. М. Дубровиной это новое направление работы кафедры получило развитие: разрабатываются учебные планы, программы и лекционные курсы по учебным дисциплинам, учебно-методические материалы, ориентированные на преподавание финского и венгерского языка как иностранных. Благодаря усилиям З. М. Дубровиной постепенно формировался новый коллектив кафедры из числа ее выпускников, росли ее научно-педагогические кадры. С 1957 года на кафедре стали преподавать лекторы финского и венгерского языков. Преподавательская деятельность — особой аспект работы З. М. Дубровиной, она посвятила любимому делу — преподаванию финского языка и связанных с ним лингвистических дисциплин — всю свою жизнь. З. М. Дубровина разрабывала программы и читала лекции по следующим дисциплинам: Введение в финно-угроведение (1956), Синтаксис финского языка (1977), Историческая грамматика финского языка (1955), История финского литературного языка (1956); спецкурсы: Язык и художественные приемы «Калевалы» (1960), Эквиваленты придаточных предложений в финском языке (1975), Синтаксические функции инфинитива в современном финском языке (1973). З. М. Дубровина так же, как и все преподаватели университета, вела спецсеминары и практические занятия, осуществляла руководство курсовыми и дипломными работами.

Особую заботу З. М. Дубровина проявляла о формировании профессорско-преподавательского состава кафедры. Благодаря ей в коллектив кафедры вошли ее лучшие выпускники, ставшие прекрасными преподавателями, замечательными специалистами, в течение десятилетий трудившиеся вместе и воспитавшие многие поколения студентов.

Профессор Зинаида Михайловна Дубровина прожила долгую жизнь, и, несмотря на то, что в последние десятилетия осталась одна, она не была одинока, продолжала трудиться, пока хватало сил. Даже когда ей пришлось прекратить работу, она никогда не прерывала связи с университетом, ее интересовало все, что происходило на кафедре. Ее ученики и коллеги всегда могли обсудить с ней проблемы, которые их волнуют, поделиться планами на будущее, а самые близкие до последних дней ее жизни были рядом с ней.

Н.Н.Колпакова

Виктор Максимович Жирмунский [1] прожил долгую жизнь. Его книги начали выходить еще до революции. Он был восходящей звездой историко-филологического факультета Ленинградского университета. В 20-е годы он находился в центре литературоведческих дискуссий. В 30-е годы он был признанным германистом, литературоведом, лингвистом и фольклористом. Его книги переводили на Западе. Голос В. М. Жирмунского привлекал к себе всеобщее внимание на мировых конгрессах. Он стал иностранным членом пяти европейских академий и почетным доктором четырех зарубежных университетов.

Деятельность Виктора Максимовича всегда была тесно связана с научной и литературной жизнью нашей страны. Он был не только ученым, но и критиком, а также членом Союза писателей.

В.М. Жирмунский учился в одном из лучших средних учебных заведений начала века — Тенишевском училище. В Петербургском университете на романо-германском отделении Виктор Максимович учился у Д. К. Петрова, у Ф. А. Брауна, возглавлявшего кафедру романо-германских языков, и у В. Ф. Шишмарева. Виктор Максимович всегда находился в среде эрудированных ученых. До конца своих дней он делился идеями и результатами своих исследований еще до их выхода в печать. Он постоянно выступал с докладами по исследованиям, которые не были закончены, чтобы проверить свои выводы.

Виктор Максимович был очень общителен и постоянно расширял круг своих научных интересов. Уже будучи профессором, он изучал фонетику на занятиях у Л. В. Щербы или учил со студентами шведский язык. Во время Великой Отечественной войны он занялся изучением тюркских языков, чтобы исследовать эпос среднеазиатских народов. Совсем пожилым он изучал сербохорватский язык, чтобы ввести в свои сравнительно-исторические научные работы сербский эпос.

Виктор Максимович дебютировал статьей «Современная литература о немецком романтизме» (1913). Его первая книга «Немецкий романтизм и современная мистика» вышла в 1914 году. Он печатался не только в научных, но и в общелитературных журналах.

В.М. Жирмунский рецензировал «Белую стаю» А. А. Ахматовой, сопроводил своей вступительной статьей первые переводы С. Я. Маршака. Книга Виктора Максимовича «Композиция лирических стихотворений» (1921) была основана на материале современной ему поэзии. Затем вышла книга о поэзии Александра Блока, статьи о мелодике стиха, о рифме, книга «Введение в метрику» (1925). Он писал о том, что происходило в филологической науке на Западе, прежде всего в Германии. Характерна в этом отношении его статья «Новейшие течения историко-литературной мысли в Германии» (1927). В те годы ученый, вернувшийся из заграничной командировки, публиковал о ней отчет. Виктор Максимович посвятил свой отчет не только своим научным занятиям, но и характеристике общественно-научной жизни, с которой он столкнулся за рубежом.

Виктор Максимович был окружен в глазах современников ореолом немецкой учености. Он не был обычным журнальным критиком, как и не был оторванным от литературной жизни ученым. Все критические выступления В. М. Жирмунского отличала строгая филологическая аргументация. Это характерно и для его ставшей знаменитой статьи «Преодолевшие символизм», вышедшей в 1916 году.

Виктор Максимович был врагом всякого догматизма и односторонности. Это в полной мере отразилось в его отношении к формальному методу в литературе. Он печатал работы формалистов в сборниках «Поэтика», но был против признания подхода формалистов к изучению литературы методом. Интерес В. М. Жирмунского к формальной школе в литературоведении был интересом к новой области исследования, а не установлением той или иной методологической системы. В. М. Жирмунский высказывался за «плюралистический» подход к литературе. Свой плюрализм он называл «методологическим реализмом».

Виктор Максимович был и в сравнительном подходе к литературным и фольклорным явлениям противником поиска внешних сходств и механических «влияний» вне их исторической обусловленности. Его всегда интересовал сравнительно-исторический метод А. Н. Веселовского. Еще в 1918 -1919 гг. он начал изучение германского, славянского и романского эпоса и читал лекции по сравнительной истории средневекового западноевропейского эпоса. В 1924 году вышло его исследование «Байрон и Пушкин: из истории романтической поэмы». В этой книге влияние Байрона рассматривалось в контексте творческого развития Пушкина и развития русской романтической поэмы. Этим был внесен принцип историзма и в сравнительный, и в формальный методы литературоведения.

Стремление учитывать историческую и диалектическую природу процессов характеризовало и первые лингвистические работы В. М. Жирмунского. Он начал с изучения диалектов немецкого языка. С проблемами этого направления он ознакомился во время своих поездок в Германию в 1927 и 1929 гг. Виктор Максимович с успехом применил новые знания в своих исследованиях немецких диалектов на территории СССР. На материале немецких диалектов в СССР он выдвинул оригинальную теория вторичных и первичных признаков диалектов, признанную затем и диалектологами Германии.

Строго исторический подход характеризует работы В. М. Жирмунского по сравнительно-историческому изучению эпоса Запада и Востока. Он различал сравнение историко-типологическое, раскрывающее в повторяющихся явлениях сюжетики и стиля эпоса социально обусловленные закономерности их развития, и сравнение генетическое (заимствования). В отличие от многих ученых, изучавших заимствования, Виктор Максимович занимался преимущественно исследованием историкo-типологических сходств, каждый раз раскрывавшихся им в их исторической обусловленности.
В. М. Жирмунский стремился передать своим ученикам умение исторически подходить к явлениям языка, литературы и фольклора, освобождаться от плена косных идей и не находиться в тисках узких догм. Его отличало глубокое уважение к личности своих учеников. Он прислушивался к их замечаниям и стремился воспитать в них самостоятельность, поощрял инициативу и предупреждал поспешные решения. Виктор Максимович всегда относился к своим ученикам как к равным себе. Он учил своих учеников, работая вместе с ними. Он всегда был требователен прежде всего к самому себе. В. М. Жирмунский передавал своим ученикам высокую культуру филологической науки, воспитывал их в духе патриотизма, уважения ко всем народам и достижениям мировой науки.

Он очень много работал. Ему всегда было присуще чувство ответственности. Он не мог просто «состоять» в комиссии, совете или редакции, т.к. понимал свой долг перед наукой и перед людьми, поэтому он всегда был активен и энергичен.

Он был верен своим темам и не раз возвращался к ним, чтобы усовершенствовать выводы. Он начинал писать о Блоке и Ахматовой. К этим темам он вернулся в конце жизни, выпустив книгу о драме Блока «Роза и Крест» (1964) и подготовив издание стихов Ахматовой для «Библиотеки поэта». Виктор Максимович готовился к завершению своей научной деятельности. Работу «Анна Ахматова и Александр Блок», напечатанную в журнале «Русская литература» в 1970 году, он называл своей «лебединой песнью».

В кратком очерке мы попытались наметить лишь некоторые направления научной деятельности Виктора Максимовича. На самом деле их намного больше, и они ждут своих исследователей.

[1] Десницкая А. В., Лихачев Д. С. Виктор Максимович Жирмунский // Русcкая литература. 1971. № 1. С. 233−237.

Выдающийся языковед, германист, фонетист Лев Рафаилович Зиндер родился 4 января 1904 г. в Киеве. После окончания шести классов гимназии он продолжал обучение самостоятельно, одновременно работая библиотекарем в Киевской детской библиотеке. В 1923 г был командирован в Ленинград для обучения в Институте политпросветработы. Его преподаватель немецкого языка Элеонора Генриховна Иогансон, заметив большие знания и уникальные способности своего ученика, посоветовала ему перевестись на романо-германское отделение Ленинградского университета. Там, в 1924 г., на встрече Виктора Максимовича Жирмунского со студентами-германистами произошло знакомство юного Льва Зиндера с первокурсницей Татьяной Сокольской. Эта встреча сыграла огромную роль в научной судьбе обоих. Со второго курса они начали принимать участие в организованных Жирмунским экспедициях в немецкие колонии на Украине. Их первая статья, опубликованная по рекомендации учителя в одном из немецких германистических журналов, была совместной. В дальнейшем Зиндер и Строева создали научную грамматику современного немецкого языка и ряд учебников по истории немецкого языка.

По окончании Университета в 1928 г. Л. Р. Зиндер был оставлен при нем в качестве лектора немецкого языка и через год зачислен ассистентом Лаборатории экспериментальной фонетики академика Щербы. Таким образом. Л. Р. Зиндер был учеником двух великих филологов, профессоров нашего университета — Жирмунского и Щербы, и притом учеником любимым. С 1932 по 1938 г. Лев Рафаилович заведовал в университете кафедрой иностранных языков. К этому времени относится его работа совместно с Татьяной Викторовной Строевой над созданием «Научной грамматики немецкого языка», которая со второго издания (1941 г.) получила название «Современный немецкий язык» и остается и сейчас одной из лучших научных грамматик немецкого языка.

В 1938 г. Л. Р. Зиндер защитил кандидатскую диссертацию на тему «Фонология немецкого языка».
В июле 1941 года Л. Р. Зиндер вступил в народное ополчение, но почти сразу же был отозван в Штаб Ленинградского фронта и служил там до конца войны переводчиком. Неоценимую помощь фронту оказали уникальные знания Льва Рафаиловича в области немецкой диалектологии и истории немецкого языка. Он был награжден орденом Красной Звезды.

После окончания войны Л. Р. Зиндер до последнего года жизни работал на образованной в 1932 г. кафедре фонетики и методики преподавания иностранных языков, заведование которой он принял в 1966 г. от ученицы Щербы, Маргариты Ивановны Матусевич, и передал в 1977 г. Лии Васильевне Бондарко. В начале 1950-гг. Л. Р. создает на филологическом факультете первое в нашей стране отделение математической лингвистики и кафедру того же названия, которой он заведует в течение нескольких лет.

Послевоенные годы отмечены в равной степени напряженными и плодотворными исследованиями Льва Рафаиловича в области общей и прикладной фонетики и истории немецкого языка (в соавторстве с Т. В. Строевой). В 1956 Он защитил докторскую диссертацию на тему «Общая фонетика». Под тем же названием в 1960 г. вышла монография, которая в 1978 го была существенно переработана и дополнена для выпуска ее второго издания. Это книга на протяжении почти полувека была основным и наиболее авторитетным изданием по общей фонетике, на котором выросло несколько поколений отечественных фонетистов, и остается таковым и в новейшее время.

Величайшим достижением, можно сказать, научным подвигом, Л. Р. Зиндера является его многолетняя работа (вместе с М. И. Матусевич. а позднее и с Л. В. Бондарко) над изданием трудов его учителя, Л. В. Щербы. Именно благодаря этим изданиям (и переизданиям) многие идеи Щербы были впервые введены в отечественную и международную науку и стали основой Петербургской (Щербовской) фонологической школы, получившей дальнейшее развитие в трудах Л. Р. Зиндера, его коллег и учеников.

Всю свою жизнь Лев Рафаилович был педагогом, блестящим лектором, университетским профессором, вырастившим много талантливых учеников. Будучи известным как выдающийся фонетист и германист, он всегда считал себя прежде всего общим языковедом, и проводил эту мысль во всех своих лекциях и семинарах. Яркое выражение нашла она и в выдержавшем несколько изданий «Сборнике задача по общему языкознанию».

Н. Д. Светозарова

Научный путь А. А. Касаткина в области романской филологии начался с подготовки и защиты им в 1951 г. в Ленинградском государственном университете диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук на тему «Сложные имена существительные в современном итальянском языке». Исследование было посвящено изучению способов образования и внутренней смысловой структуры итальянских существительных, создаваемых путем словосложения (pescecane 'акула', букв. 'рыба-собака', capotreno 'начальник поезда', batticuore 'сердцебиение' и т. п.), выявлению тех устойчивых образцов, на основе которых происходит сложение слов в итальянском языке. А. А. Касаткина заинтересовали вопросы, связанные с экспрессивностью сложных слов и их внутренней образностью. Он приходит к выводу о том, что в развитии сложный слов как весьма характерного терминологического средства наглядно обнаруживается непосредственная связь языка с производственной деятельностью человека. Одну из линий исследования кандидатской диссертации составили итальянские слова, заимствованные из русского языка. Эта тема нашла отражение в последующих публикациях автора.

В дальнейшем научные интересы А. А. Касаткина сосредоточились на истории итальянского языка, лингвистических проблемах Италии в разные периоды ее истории, на критической оценке деятельности итальянских ученых, в частности их отношения к спору о единой общеитальянской норме (questione della lingua). Все эти вопросы рассматривались на широком историческом фоне, с учетом своеобразия соответствующей эпохи.
Среди многочисленных проблем, разрабатываемых А. А. Касаткиным, особого внимания заслуживают следующие проблемы общетеоретического и методологического значения.

Проблема взаимосвязи понятий «язык» и «право». Первыми памятниками итальянского языка (volgare) явились документы, представляющие собой записи свидетельских показаний: Carta Capuana (960) и ряд аналогичных записей, относящихся к 96З г. Оценивая значение этих первых письменных свидетельств итальянского языка и опираясь на тот факт, что это были не только документы истории языка, но и документы истории права, А. А. Касаткин развивает мысль о наличии непосредственной связи истории языка с историей права. Он ставит на обсуждение вопрос о целесообразности их сопоставительного изучения. Связь этих понятий выражается в том, что сама история распространения латинского языка на территории, выходившие далеко за пределы области его возникновения (романизация), была в значительной степени связана со стимулирующим действием правового фактора прав римского гражданства. По мере ослабления правовых институтов Римской империи и снижения роли римского гражданства создавались благоприятные условия для языковой дифференциации, движения от латыни к романским языкам. Тот факт, что первые письменные свидетельства не только итальянского, но и ряда других романских языков, например, французского: «Страсбургские клятвы» 842 г., относящиеся к сфере государственного права; португальского: акт о разделе имущества 1192 г., представляющий область гражданского права, и другие, являются документами регламентирующего (правового) характера, по мнению А. А. Касаткина, не может рассматриваться как случайность. Это одно из убедительных доказательств неразрывной связи истории языка и истории права. Именно правовые вопросы нуждались в письменной фиксации на языке, понятном широким слоям общества.

Другим доказательством связи истории языка и истории права является государственно-правовое воздействие на процесс формирования национальных языков. В этом отношении, пишет А. А. Касаткин, особенно показательна история Франции, которой, начиная с 1510 г., известны многочисленные ордонансы, предписывающие использование французского языка во всех сферах деловой жизни, в первую очередь именно в области правовых норм. Языковая политика французского государства стимулировала развитие единого языка. Заслуживает внимания в этой связи предложенное А. А. Касаткиным объяснение так называемой «французской ясности». В статье «История языка и история права: На материале некоторых романских языков» он доказывает, что это отнюдь не имманентный признак языка, как иногда считают, а благоприобретенная историческая особенность, поскольку «ясность» французского языка складывалась в течение столетий, в частности, под регулирующим влиянием различного рода правовых (декретирующих) актов в области французского языка и его использования в различных сферах общественной жизни. Правовые акты закрепляли этот процесс и способствовали его успешному осуществлению. Слабая государственно-правовая поддержка развития единого языка в Италии, отсутствие официального противодействия «диалектной стихии» имели следствием наряду с другими факторами сохранение более значительного удельного веса диалектов в истории итальянского языка. Таким образом, политика государства в области правового регулирования развития языка имеет определенное значение для его истории и, следовательно, история языка должна изучаться с обязательным учетом истории права.

Проблема языковой нормы. Изучение истории формирования нормы литературного итальянского языка составило предмет докторской диссертации А. А. Касаткина на тему «История формирования нормы литературного итальянского языка (XVIII—XX вв.)». А. А. Касаткин отмечает, что формирование нормы литературного языка — узловая проблема его истории, а весь ход истории литературного языка может быть рассмотрен как его нормативное развитие, как процесс возникновения и изменения, распространения и утверждения общеобязательной языковой нормы. Нормативность есть имманентное свойство языка, однако в качестве социально осознанной категории норма языка складывается лишь в определенный период истории общества его носителей. Для истории итальянского литературного языка особенно важным в этом отношении является период XVIII — XX вв., поскольку именно в этот исторический отрезок времени происходит становление итальянского языка как национального языка Италии. Вместе с тем, отмечает А. А. Касаткин, история формирования нормы литературного итальянского языка уходит корнями в значительно более ранние периоды истории итальянского языка и его письменности. Уже первые письменные памятники volgare содержат определенные признаки зарождающейся нормы. Вся дальнейшая история итальянского языка ярко и убедительно иллюстрирует диалектический характер языковой нормы, представляемое ею диалектическое единство устойчивости и изменчивости.

Изучая языковую норму, А. А. Касаткин уделяет особое внимание проблеме ее социальной значимости. Через призму философской категории ценности могут быть по-новому интерпретированы такие важные моменты в истории литературных романских языков, как «защита и прославление» родного языка, движение за культуру речи и многие другие. Языковая норма является в известном смысле эстетическим идеалом общества. Эстетический и нормативный аспекты языка находятся и развиваются в тесном диалектическом единстве.

Атрибутами языковой нормы являются всеобщность, обязательность, однозначность, устойчивость, при одновременном условии ее общественной регламентации. Атрибуты языковой нормы выдвигают ее в разряд правовых категорий и сближают с нормой права. Обе нормы представляют собой разновидности социальной нормы, что делает правомерным их сопоставительно-типологическое изучение. Опираясь на теорию права, в соответствии с которой правовая норма рассматривается как трехчленная структура (гипотеза, диспозиция, санкция), А. А. Касаткин выявляет те же составляющие и применительно к языковой норме. Гипотезой при этом является определенная жизненная ситуация, вызывающая высказывание, порождающая потребность словесного оформления мысли; диспозицией выступает само высказывание; санкцией (осуждением) или ретрибуцией (одобрением, вознаграждением) будет в этом случае реакция на речевой акт. К возможным параллелям между языковой нормой и нормой права А. А. Касаткин относит также сопоставительное изучение в их отношении к санкции «абсолютных и относительных новшеств», постоянно возникающих в процессе функционирования языка, в том числе при его использовании писателями, выявление типологии самих санкций, как языковых, так и внеязыковых, сопоставление понятий «адресат нормы», «пробелы нормы», заимствованных из юридической науки, и др.

Проблема взаимодействия литературного языка и диалектов. Для Италии, страны классического диалектного многообразия, эта проблема вплоть до настоящего времени сохраняет особую актуальность. Ее решение осложняется различным соотношением языка и диалекта в разных областях страны, явившимся в свою очередь следствием исторически сложившегося неравенства отдельных областей Италии, разных темпов и разного уровня их экономического и культурного развития. Именно поэтому, пишет А. А. Касаткин, столь важную роль приобретает изучение конкретных форм взаимодействия языка и диалекта в условиях современной Италии. Учитывая сложность и актуальность вопросов, связанных с проблемой взаимодействия языка и диалектов, А. А. Касаткин посвятил им специальную главу («Язык и диалект в современной Италии») своей известной монографии по истории литературного итальянского языка «Очерки истории литературного итальянского язы­ка XVIII—XX вв.». В этой главе он останавливается на проблеме «живучести» диалектов Италии, на возрастании в современных условиях роли римского диалекта как диалекта столицы, на отношении прогрессивных сил Италии к диалектному многообразию. К вопро­су о взаимоотношении языка и диалектов в более ранние периоды истории языка и истории общества он обращается и в двух других разделах монографии. («Век Просвещения и „вопрос о языке“ в Италии» и «Развитие итальянского языка в эпоху Рисорджименто»).

Ученый широкой эрудиции, А. А. Касаткин проявлял постоянный интерес к памятным датам истории итальянской и романской филологии. В его научном наследии — ряд статей, посвященных юбилею крупных ученых, годовщинам важных событий лингвистической жизни прошлого. Среди публикаций в этой области можно назвать статью «Словарь Академии Круска — Vocabolario degli Accademici della Crusca: К 350-летию первого издания и столетию последнего издания», посвященную 350-летию первого издания и 100-летию последнего издания словаря Академии Круска, в которой он рассматривает словарь Круски как важный памятник нескольких столетий истории итальянского языка, как источник истории языка в самом широком смысле слова (в том числе с точки зрения отношений между языком и языковым коллективом). В статье «Галилео Галилей и проблемы языка. К 400-летию со дня рождения (1564—1964)», написанной в связи с 400-летним юбилеем со дня рождения Галилео Галилея, он показывает разносторонность интересов ученого, высоко поднявшего своей научной деятельностью, в том числе в плане использования volgare в научных трудах, международный престиж итальянского языка. А. А. Касаткин отмечает глубокий интерес Галилея к языковым проблемам, достоинства его собственного научного изложения, явившегося «итогом синтеза живого разговорного языка и лучших достижений литературного языка», анализирует вклад Галилея в развитие итальянской терминологии.

А. А. Касаткин много внимания уделил в своей научной деятельности изучению общественного назначения лингвистики и филологии в целом, различным аспектам языковой политики, соотношению письменной и устной речи, изучению разного типа этнических и социальных общностей в их отношении к языку, исследованию истории самых различных языков и диалектов на фоне социальной истории, проблемам билингвизма в его качественных разновидностях, исследованию «языковой ситуации» в разных странах мира, определению возможных путей и способов направленного воздействия общества на языковые процессы, намечая своеобразную программу дальнейшей работы в области социолингвистических исследований, в том числе на богатом и разнообразном материале истории романских языков и современной языковой ситуации в странах романской речи.

А. А. Касаткин был ученым широкого профиля, филологом и историком, обладающим обширными и разносторонними знаниями. Его последние публикации — послесловие к сборнику новелл Дж. Страпаролы, статьи, посвященные Ф. Алунно, Н. Макьявелли, как и более ранние труды, вносят вклад в историю языкознания и литературоведения, в них А. А. Касаткин излагает свои взгляды на историю и философию, оценивает с позиций; современной науки значение каждого ученого для теории науки и истории языка. А. А. Касаткин был активным участником Комиссии по проблемам культуры эпохи Возрождения, учрежденной в составе Научного совета по истории мировой культуры Академии наук СССР.

Большое место в деятельности А. А. Касаткина занимало научное редактирование издаваемых посмертно трудов лауреата Ленинской премии академика В. Ф. Шишмарева «История итальянской литературы и итальянского языка: Избранные статьи», организация научной Всесоюзной конференции, посвященной 100-летию со дня его рождения, редактирование сборников кафедры романской филологии. Редакторскую манеру А. А. Касаткина характеризовали требовательность к строгому соблюдению логики научного изложения, аргументированности доказательств, тщательности оформления научного аппарата статей. Его собственные труды могут служить образцом научной достоверности, отработанности стиля изложения, продуманного подхода к отбору и подаче материала.

Научная деятельность профессора А. А. Касаткина развивалась в тесной связи с его педагогической работой. Долгие годы он читал в Ленинградском университете курс истории итальянского языка, спецкурсы по исторической морфологии и диалектологии итальянского языка, руководил дипломными сочинениями выпускников итальянского отделения. В качестве члена Научно-методического совета по высшему филологическому образованию при Министерстве высшего и среднего специального образования СССР и члена Ученого совета филологического факультета по методическим и конкурсным делам А. А. Касаткин активно участвовал в работе по совершенствованию научно-методических основ учебного процесса.

Профессор А. А. Касаткин был председателем специализированного Ученого совета на филологическом факультете Ленинградского университета по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора наук по общему, германскому и романскому языкознанию, членом специализированного Ученого совета по присуждению ученой степени кандидата наук на филологическом факультете.

В течение почти 25 лет А. А. Касаткин руководил кафедрой романской филологии филологического факультета Ленинградского университета и одновременно возглавлял итальянское отделение кафедры. Коллектив кафедры в годы руководства А. А. Касаткина пополнился тремя докторами наук и пятнадцатью кандидатами наук. За те же годы кафедрой подготовлено значительное число кандидатов наук для различных вузов страны, выпущено свыше тысячи специалистов в области французской, испанской, итальянской, португальской, румынской филологии. Многосторонняя деятельность коллектива кафедры обобщена и представлена в статье «Вклад ученых Ленинградского университета в развитие романского языкознания», где, в частности, говорится о том, что от изучения главным образом французского и провансальского языков, и прежде всего ранних периодов их истории, подчиненного решению литературоведческих задач, романистика Ленинградского университета, как и вся отечественная романистика, закономерно пришла к широкому и разностороннему изучению всех языков Романии, имеющему самостоятельную научную ценность.

А. А. Касаткин всей своей жизнью и деятельностью доказал глубокую преданность Родине, верность ее идеалам. Он с честью прошел трудными дорогами Великой Отечественной войны, заслужив высокие правительственные награды, в том числе орден Красной Звезды. Александр Александрович охотно делился со студентами и преподавателями университета воспоминаниями об этих годах, вел большую работу по военно-патриотическому воспитанию молодежи, будучи членом совета ветеранов Ленинградского государственного университета, неоднократно выступал перед многочисленной аудиторией.

Т.А.Репина. Научная деятельность А.А.Касаткина // Вопросы теории и истории романских языков / Отв. ред. Т. А. Репина. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1985. С. 3−10. (Сер. Древняя и Новая Романия. Вып. 3.

Вся научная и педагогическая жизнь Владимира Викторовича Колесова связана с Ленинградским — Санкт-Петербургским университетом, в стенах которого из одаренного, подающего надежды студента и аспиранта, он вырос в незаурядного ученого, определившего на многие годы целый ряд направлений в области исторической русистики.

В. В. Колесов окончил отделение русского языка и литературы филологического факультета ЛГУ в 1957 году, и с тех пор — более 60-ти лет — проработал на кафедре русского языка: от ассистента до профессора, заведующего родной кафедрой.

Научная работа Владимира Викторовича — уже в студенческие годы — началась с изучения исторической фонетики русского языка, продолжилась в аспирантуре, и в 1962 году он с блеском защищает кандидатскую диссертацию на тему «К исторической фонетике новгородских говоров». А его докторская диссертация «Историческая акцентуация в древнерусском языке», защищенная в 1969 году и посвященная истории русского ударения, до сих пор является одной из классических работ в этой области, на которую неизменно ссылаются историки русского языка.

Вышедшая в 1980 году монография В. В. Колесова «Историческая фонетика русского языка» надолго определила магистральное направление дальнейших исследований в области изучения звукового строя русского языка. Пожалуй, впервые после работ А. А. Шахматова появилась книга по истории звукового строя русского языка, автор которой соединил в себе одновременно и фонолога-теоретика, и выдающегося знатока письменных памятников, и первоклассного диалектолога. Это редчайшее сочетание для ученого-лингвиста.

Многогранность научного творчества, фундаментальность и обстоятельность исследований, смелость и глубина постижения научной истины ― вот качества Колесова-ученого, которые неизменно поражали и восхищали его учеников и коллег-единомышленников, которые всегда признавались как безусловное достоинство — его научными оппонентами.

Приведем несколько высказываний о В. В. Колесове, в разные годы произнесенных его товарищами-соратниками, лучше других умеющими подметить главное в своем выдающемся современнике.

Профессор СПбГУ В. М. Мокиенко:
Везде, где появляется Владимир Викторович, рассеивается академичная скука и начинается свободная, творческая работа мысли и Слова. Профессор Колесов — «дрожжа», многократно увеличивающая массу замешиваемого им филологического теста. За ним следовали и следуют новые и новые поколения истинных знатоков родного языка и проповедников его сокровенного смысла. И как бы мы, словесники, не боялись громких слов, <…> нельзя не воспользоваться случаем процитировать определение академического словаря к интересующему нас слову и понятию: «Гений — тот, кто обладает высшей степенью творческой одарённости». Всем нам повезло. Мы такого человека знаем. <…> Главный дар, доставшийся Владимиру Викторовичу от Бога — это дар Слова, способность внимать красоте и всем обертонам словесного смысла (2009).

Профессор Казанского (Приволжского) федерального университета Э. А. Балалыкина:
Владимир Викторович Колесов — исключительно одаренный и глубоко интеллигентный человек, это блестящий специалист в области русского и общего языкознания, великолепный преподаватель и пропагандист правильного и красивого русского языка, культуры русской речи. Владимир Викторович — настоящий профессор, который новаторски подходит к изучению языка и древних текстов, и современных художественных произведений. Он исключительно внимательно изучает Слово, проникает в тайны его создания и употребления на разных этапах развития языка. Мы, казанцы, всегда с большим удовольствием слушаем его выступления, на которые собирается огромная аудитория: студенты, преподаватели и не только филологического, но и других факультетов. Владимир Викторович часто приезжал в Казанский университет для оппонирования кандидатских и докторских диссертаций, и его отзывы всегда отличались тонкостью наблюдения, изяществом обработки и глубиной мысли (2009).

Профессор СПбГУ О. А. Черепанова:
Лекции, научные доклады и выступления по самым разным проблемам, многочисленные научные работы Владимира Викторовича — всегда преизбыточно насыщены мыслями, смелыми и оригинальными, побуждающими к размышлениям и творческим поискам. Его работы, его творческий метод, творческая экспрессия и неиссякаемая энергия неизменно рождают в моем воображении образ — в его трудах мысли, как ряды «конницы летучей» мчатся бешеным аллюром‚ ряд за рядом, строи за строем, увлекая за собой в неизведанное пространство всех, кто движется этой же дорогой.
Научные труды Владимира Викторовича это, несомненно‚ этап в развитии исторической русистики, это ее новый, более высокий уровень, новые перспективы русской филологии ХХІ века.

Каждый‚ кто знаком с творчеством этого выдающегося филолога, отчетливо осознает, что в научных поисках и свершениях им всегда двигало чувство проникновенной любви к русскому языку и русской культуре (2009)[1].

***

Владимир Викторович — не только выдающийся ученый в области общей и частной лингвистики, он — замечательный исследователь древнерусских памятников, известный переводчик текстов древнерусской литературы, издатель многих текстов древнеславянской письменности.
Его перу принадлежат блестящие исследования по исторической лексикологии, лексической семантике: книги «Мир человека в слове Древней Руси», «Слово и дело», серия монографий «Древняя Русь: наследие в слове» и др. — завоевали заслуженное признание как в профессиональном сообществе филологов-русистов, так и среди огромной аудитории тех, кому небезынтересна и небезразлична история русского слова.

На протяжении всей научной деятельности В. В. Колесов уделял большое внимание вопросам культуры речи и проблемам стилистики русского языка, что нашло отражение в целой серии научных и научно-популярных книг, написанных удивительно ясным и узнаваемо «колесовским» выразительным языком: «Культура речи — культура поведения», «Язык города», «Преображение слова», «Русская речь: вчера, сегодня завтра» и др. Несколько лет поряд (в 1980-ые годы) он — ведущий популярных просветительских передач о русском языке, о русской речевой культуре на ленинградском телевидении и радио[2], которые имели огромную аудиторию интересующихся вопросами языка ленинградцев-петербуржцев.

Последние годы своего научного творчества В. В. Колесов почти всецело посвящает теме, которую сам определил как «философию русского слова» — изучение русской ментальности в категориях языка, осмысление слова в национальной философской и духовной традиции русской культуры. Этой теме он посвящает несколько своих лингвофилософских трудов («Философия русского слова», «Реализм и номинализм», «Концептология», «Концептуальное поле русского сознания» и др.) и учебных пособий. Итог этих изысканий представлен в двухтомном «Словаре русской ментальности» (2014 год).
Владимир Викторович — один из любимейших преподавателей студентов-филологов. В течение длительного времени он читал профилирующие для русского отделения филологического факультета учебные курсы — исторической грамматики русского языка, истории русского литературного языка, сравнительной грамматики славянских языков, истории языкознания и др. Его лекции всегда отличались теоретической насыщенностью и масштабностью мысли, оригинальным построением и нетривиальным ходом рассуждений, яркостью и эмоциональностью изложения.

Спецкурсы Владимира Викторовича, посвященные неизменно новаторским исследовательским темам («Мир человека в слове Древней Руси», «Концепт и слово», «Русская ментальность в языке и тексте», «Концептология» и др.), без преувеличения становились событием в жизни филологического факультета: часто в аудитории не хватало мест для всех желающих. Недаром Владимира Викторовича считают своим учителем не только те студенты и аспиранты, которые избрали для себя темы исследований в области лингвистики, но и те, кто в студенческие или аспирантские годы просто соприкоснулся с ним, занимаясь иными, и не только филологическими, проблемами. На долгие годы любой, кто хотя бы однажды оказался на его занятии, сохранил в памяти образ яркого харизматичного лектора, умеющего самую сложную тему преподать увлекательно, глубоко и красиво, способного сразу завладеть вниманием аудитории, поскольку был — сама одухотворенность!

Более 30 лет профессор В. В. Колесов — председатель диссертационного совета по русистике, в котором защищались соискатели кандидатских и докторских степеней из многих городов России, ближнего и дальнего зарубежья. Сам Владимир Викторович в течение жизни был научным руководителем более двухсот диссертаций различного уровня — от магистерских до докторских.

***

Владимир Викторович Колесов — значительная и яркая веха в жизни кафедры русского языка Санкт-Петербургского университета; его научная и преподавательская деятельность на многие годы определила лицо кафедры: до сих пор многие и по праву называют её «Колесовской кафедрой». Его идеи и мысли во многом опередили то земное время, которое было ему отпущено, но он, видимо, всегда ощущал его как «время языка». Так он сам определил его для себя в одной из книг с характерным названием, строкой из записок М. М. Пришвина «Жизнь рпроисходит от Слова» (1999): ««сегодня мы увидели, что кроме вещей и идей есть слово, язык, в который вмещается всё: и идеи, и вещи. Наступило время языка»[3].

И пусть продолжается это красивое и поистине творческое ощущение времени в исследованиях учеников, сподвижников, единомышленников замечательного ученого-лингвиста — Владимира Викторовича Колесова.

По материалам статьи из: Время языка. Сборник статей памяти профессора В. В. Колесова. [Электронный ресурс] / ред. С. А. Аверина, М. Б. Попов, Д. В. Руднев, Т. С. Садова, О. А. Черепанова, А. В. Голубева. СПб.: Златоуст, 2021. 352 с. Режим доступа: www.zlatoust.store

[1]Фрагменты книги: К юбилею профессора В. В. Колесова. СПб.: Факультет филологии и искусств, 2009.
[2] Архивные записи некоторых из них помещены на сайте Профессор Владимир Викторович Колесов / vvkolesov.ru/
[3] Колесов В. В. «Жизнь происходит от слова…». СПб.: Златоуст, 1999. С. 3.

Сегодня СПбГУ является одним из важных центров византиноведения, и этим мы всецело обязаны Якову Николаевичу Любарскому, пришедшему на кафедру общего языкознания (сейчас кафедра общего языкознания им. Л. А. Вербицкой) в 1992 г. Благодаря его усилиям недавно появившееся отделение стало отделением византийской и новогреческой филологии, а у студентов появилась уникальная возможность открыть для себя новый мир, многие десятилетия находившийся практически под запретом. За этот очень короткий срок (чуть больше одиннадцати лет) Яков Николаевич сумел создать свою научную школу, традиции которой продолжают развиваться в СПбГУ и сейчас.

Я. Н. Любарский родился в Киеве в 1929 г. Вскоре после рождения семья переехала в Ленинград, где его отец Николай Яковлевич Любарский (1902−1963) был завучем в музыкальной школе, а потом стал заведующим музыкальной частью в БДТ. С раннего детства Я. Н. Любарский был знаком с ярчайшими деятелями отечественной культуры. Например, одним из его соседей был знаменитый драматург Евгений Львович Шварц (1896−1958). Семью Любарских напрямую не коснулись репрессии, а во время Великой отечественной войны вместе с БДТ они успели эвакуироваться в Киров. В 1946 г. Я. Н. Любарский закончил школу и поступил на отделение классической филологии ЛГУ. Там его учителями были И. И. Толстой (1880−1954), И. М. Тронский (1897−1970), Я. М. Боровский (1896−1994) и С. А. Полякова (1914−1994). Особое влияние на него оказали лекции С. Я. Лурье (1890−1964), которые он слушал на филологическом и историческом факультетах, а также беседы с Н. Я. Берковским (1901−1972), с которым он познакомился на первых курсах Университета.

По окончании ЛГУ в 1951 г. Я. Н. Любарского рекомендовали в аспирантуру, где он планировал заниматься Аристофаном под руководством О. М. Фрейденберг и И. М. Тронского, однако в аспирантуру его не пустили — на экзамене по истории марксизма он получил «удовлетворительно». Вместо аспирантуры Я. Н. Любарскому предложили получить второй диплом — преподавателя немецкого или английского языка. Через полгода он начал работать учителем немецкого языка в вечерней школе и в мореходном училище. В 1955 г. жена Я. Н. Любарского Н. Г. Рудина по распределению была направлена на кафедру русской и зарубежной литературы в педагогический институт Великих Лук. Тогда на эту же кафедру устроился и Я. Н. Любарский. Там он читал курсы по истории античной и средневековой литературы, по фольклору, введению в литературоведение и по теории литературы. Помимо преподавания в институте, Я. Н. Любарский работал над диссертацией об Аристофане и посвятил этой теме три публикации, появившиеся в 1956−58 гг. Впрочем, несмотря на все усилия, защитить эту работу ему не дали.

В это время в педагогическом институте в Великих Луках оказалось довольно много выдающихся исследователей, по тем или иным причинам не нашедших себе место в вузах Москвы или Ленинграда. Среди них был Александр Петрович Каждан (1922−1997) — один из крупнейших специалистов по Византии. Именно он во время общих прогулок склонил Я. Н. Любарского к византиноведению. В результате уже в 1959 г. в журнале «Византийский временник» появляется первая византиноведческая публикация Я. Н. Любарского о критском поэте Стефане Сахликисе. А через год эта работа была опубликована в Греции в одном из ведущих научных журналов «Κρητικά χρονικά».

В 1962 г. Я. Н. Любарский берет годичный отпуск для работы над новой диссертационной темой — «„Алексиада“ Анны Комнины как исторический источник». Через два года, в 1964 г., в МГПИ им. В. И. Ленина состоялась защита. В качестве научного руководителя выступил А. П. Каждан, а оппонентами были З. В. Удальцова и А. Я. Сыркин. Еще через год вышел русский перевод «Алексиады» с подробным комментарием. Этот перевод до сих пор считается каноническим, а комментарии не утратили своей ценности и по настоящее время. Помимо всего прочего, перевод «Алексиады» (как и появившиеся позже переводы Михаила Пселла и Продолжателя Феофана) отличался не только точностью, но и таким стилем, что читатель мог получить удовольствие от самого процесса чтения.

В том же 1965 г. Я. Н. Любарский смог наконец вернуться в Ленинград, сначала как доцент кафедры иностранных языков Ленинградского высшего военно-морского училища (где он преподавал немецкий язык) в Пушкине, а потом — как заведующий кафедрой иностранных языков в Ленинградском сельскохозяйственном институте. Там он проработал почти двадцать лет. В качестве заведующего кафедрой Я. Н. Любарский проявил блестящие организаторские способности. Например, он сумел организовать разработку передовых для своего времени пособий по изучению иностранных языков.
Кафедра и преподавание требовали немало времени, но, несмотря на это, Я. Н. Любарский продолжал активно заниматься византинистикой. Так, за эти двадцать лет он опубликовал свыше 60 научных работ. После «Алексиады» Я. Н. Любарский обратился к творчеству знаменитого византийского историка Михаила Пселла. В отличие от большинства исследователей, Пселл интересовал его не только как историк, но и как писатель. Фактически Я. Н. Любарский впервые стал исследовать византийскую историографию с филологической точки зрения. Изучение Пселла вылились в диссертацию на соискание ученой степени доктора филологических наук — «Михаил Пселл. Личность и творчество». Диссертация была успешно защищена в 1977 г. в ЛГУ, а текст ее вышел в виде монографии. И на сегодняшний день эта книга считается одной из основополагающих для изучения Михаила Пселла.

После защиты докторской диссертации связи Я. Н. Любарского с ЛГУ уже не прерывались. Периодически он выступал в университете с лекциями и докладами, однако лишь в 1992 г., благодаря усилиям заведующей отделением новогреческой филологии Ф. А. Елоевой, он стал регулярно преподавать в СПбГУ, сначала как совместитель, а с 1994 г. как профессор кафедры общего языкознания, на которой и существует отделение византийской и новогреческой филологии. Благодаря этому отделение стало готовить высококлассных специалистов по византиноведению. Уже со второго курса студенты под руководством Я. Н. Любарского начинали знакомиться с оригинальными византийскими текстами и писали с ним свои первые научные работы. Нередко эти работы были такого высокого уровня, что потом превращались в научные публикации. Я. Н. Любарского всегда интересовало не только содержание, но и оформление работ. Студенты, прошедшие его школу, прекрасно знали, в каком виде надо подавать научный текст. Курсы по византинистике (в разные годы они носили разное название) занимали четыре года (со 2 по 5 курс). За этот период обучающиеся успевали прочитать и проанализировать большой объем текстов, относящихся к разным жанрам византийской литературы — агиографии, гимнографии, поэзии, к жанрам народной литературы. Однако ближе всего Я. Н. Любарскому всегда оставалась историография. Именно сочинения этого типа он охотнее всего читал со студентами, давал их начинающим филологам на литературный перевод, который потом — в случае успешной работы — мог быть и опубликован (см., например, «Византийские историки о падении Константинополя в 1453 г.». СПб.: Алетейя, 2006). Таким образом, студенты уже на 3−4 курсах оказывались вовлечены в серьезную научную работу, заканчивающуюся конкретным результатом — изданной книгой. При этом Я. Н. Любарский был со студентами достаточно строг, особенно на экзаменах. по общему мнению его учеников, получить у профессора оценку «отлично» было крайне непросто. Пожалуй, самым «страшным» для студентов был государственный экзамен по византийской литературе. Помимо ответов на вопросы, предполагавших также чтение и перевод византийских текстов с листа, студенты должны были подготовить дома письменное исследование на оговоренную заранее тему. Объем этого исследования был сопоставим с курсовой работой.

Как уже было отмечено выше, Я. Н. Любарский одним из первых обратился к византийской историографии не как историк, а как филолог. Он начинает применять к византийским текстам некоторые принципы современного литературоведческого анализа, что никто никогда до него не делал. Идеи Я. Н. Любарского широкого обсуждались в мировой византинистике. Ярким примером этого может служить знаменитая дискуссия о возможности изучения нарративных структур в византийских историографических текстах, организованная Я. Н. Любарским в норвежском журнале «Symbolae Osloensis». Другая концепция Я. Н. Любарского, получившая не меньшую известность в международном научном сообществе, связана с предположением (которое, впрочем, впоследствии было доказано) о том, что знаменитые византийские историки Михаил Пселл и Никита Хониат охотно использовали в своих произведениях иронию. Неудивительно, что подобная идея возникла именно у Я. Н. Любарского. Все его друзья и коллеги отмечали свойственное ему потрясающее чувство юмора, проявлявшееся постоянно как в приватном общении, так и пронизывавшее его лекции и семинары и превращавшее византинистику во что-то невероятно живое и увлекательное.

Якова Николаевича нет уже двадцать лет. Очень многое с тех стало другим — появились новые методы, сильно изменились программы учебных дисциплин — но то, что осталось неизменным — это отношение его учеников и коллег к любимому им предмету.

М. Л. Кисилиер

Григорий Яковлевич Мартыненко принадлежал к числу ярких представителей Санкт-Петербургской школы математической лингвистики и проработал на одноименной кафедре Санкт-Петербургского государственного университета почти всю свою жизнь (с 1977 по 2019 гг.). Его путь в науке, как и в других областях творчества, был поистине увлекательным и захватывающим и отражает его многогранную личность.

Г. Я. Мартыненко родился в многонациональной деревне на берегу Азовского моря, где говорили на разных языках (отсюда и интерес к ним). После школы поступил на филологический факультет Московского государственного университета, однако уже на первом курсе понял, что больше он больше тяготеет к математике и техническим наукам. Это стремление привело его в Ленинград, в Ленинградский электротехнический институт (ЛЭТИ, а ныне СПбГЭТУ), где он учился с 1954 по 1956 г. Тем не менее желание заниматься междисциплинарными исследованиями снова перевесило: он вернулся к гуманитарному профилю с надеждой продолжить работу в области только что зародившейся математической лингвистики. Так, в 1961 г. он закончил Славянское отделение филологического факультета Ленинградского (ныне Санкт-Петербургского) университета как болгарист (при этом диплом защищал по уже новой специальности), а затем — только что открывшуюся очную аспирантуру по специальности «Общее языкознание и машинный перевод» под руководством известного российского лингвиста Ю. С. Маслова, при этом сотрудничал с одним из основоположников машинного перевода в нашей стране Н. Д. Андреевым. После окончания университета Григорий Яковлевич работал в различных научно-исследовательских учреждениях Ленинграда в области разработки лингвистического обеспечения информационно-поисковых систем, а в 1977 г. вернулся в родной университет на кафедру математической лингвистики, где преподавал до самого последнего времени. В 1972 г. защитил кандидатскую диссертацию («Сложность синтаксических структур»), а в 1989 г. — докторскую диссертацию («Стилеметрия — теоретические проблемы, прикладные задачи, методы»). Заложенные им более 30 лет назад основы статистического анализа текста внесли существенный вклад в образование и последующее становление новой филологической дисциплины — стилеметрии, которая успешно развивается вплоть до настоящего времени и имеет много последователей в России и за рубежом.

Личность Г. Я. Мартыненко поражает своей универсально­стью. Будучи филологом-гумани­тарием по образованию, он овла­дел сложнейшими математиче­скими дисциплинами, стал автором целого ряда новых статистических методов обработки лингвистических данных. Одновре­менно он является писателем, выпустившим под псевдонимом Григо­рий Азовский несколько сборни­ков веселых рассказов, а также сборник из 50 сонетов, посвященных ве­ликим ученым-математикам. Но и этого мало: Г. Я. Мартыненко был извест­ным певцом, обладателем красивого лирико-драматического тенора, лауреатом нескольких международных конкурсов вокалистов — конкурса им. Марио Ланца (1998 г.), конкурса русского романса им. Изабеллы Юрьевой (2003 г.) и др. За последние 30 с лишним лет он выступил более чем на ста сценических площадках Ленинграда и Санкт-Петербурга, побывал на гастролях в 30 городах мира.

Основные направления научной деятельности проф. Г. Я. Мартыненко — математические и компьютерные методы в лингвистике: синтаксическое моделирование художественной прозы, поэзии, устной и письменной речи, квантитативная лингвистика, корпусная лингвистика, математические методы лингвистической поэтики, автоматические классификации, семиотика, стилеметрия. Это те области лингвистического знания, которые в последние годы являются наиболее востребованными в связи с тотальной информатизацией общества, развитием лингвистических и речевых технологий.

Особенностями научного подхода Г. Я. Мартыненко являются междисциплинарность, сочетание традиционного гуманитарного подхода с методами естественных наук, привлечение новейших информационных, компьютерных и корпусных технологий, ориентация на решение конкретных теоретических и прикладных задач.

Стержнем научной деятельности Г. Я. Мартыненко была разработка теорети­ческих основ, методов и прикладных задач стилеметрии — филологической дисциплины, занимающейся измерением стилевых характеристик текста с целью систематизации текстов и изучения стилевых закономерностей в синхронии и диахронии. В последнее время исследовательские возможности стилеметрии резко возросли в связи с бурным развитием информационных технологий, позволяющих проводить массовую и многоаспектную обработку больших массивов данных. При этом следует иметь в виду, что стилеметрия с момента своего зарождения в лингвистической среде активно «сотрудничает» с другими «измеряющими» дисциплинами гуманитарного и естественнонаучного толка — биометрией, наукометрией, клиометрикой, психометрикой и многими другими, имея с ними сходный познавательный и методический инструментарий. Вся эта многоаспектность стилеметрии нашла отражение в трудах Г. Я. Мартыненко.

В рамках стилеметрического подхода Г. Я. Мартыненко разработал целый ряд методов обработки лингвистических данных, активно использующихся на практике. Это оригинальная типология статистических распределений, теория состоятельности лингвистических переменных, методы разделения частотных словарей на ядро и периферию и установление фундаментальных количественных связей между ними, внедрение в исследовательскую практику теории рекуррентных последовательностей, теории симметрии и др.

Разработанные Г. Я. Мартыненко методы активно используются в научных исследованиях, их эффектив­ность апробирована на материале разных жанров устной и письменной речи. Так, уникальные результаты были получены им в области системно-стилистического анализа литературно-художественных систем (в понимании Ю. Н. Тынянова): на материале русской художественной прозы конца XIX — начала XX века была построена классификация 100 русских авторов-прозаиков в пространстве существенных стилистических признаков. Такая классификация создает основу для разыскания лингвистических версий литературных школ и направлений, а также для изучения эволюции литературно-художественных систем.

Г. Я. Мартыненко одним из первых в мире, а, возможно, и первым, стал исследовать сюжетную и композиционную динамику текста с использованием метода временных рядов и комплекса лингвостилистических переменных в линейной развертке текста. На материале русского рассказа было установлено, что каждое конкретное произведение обладает собственным профилем, а для каждого писателя и жанра в целом выделяется система профилей разной степени общности, выявляется система типических профилей, которые можно рассматривать как стилистические универсалии, управляющие динамической разверткой «энергии» текста. Аналогичные исследования были проведены им также на материале патентных описаний, на корпусе русского классического сонета, на полном собрании романсов Рахманинова — гибридного жанра, в котором музыкальная динамика вступает в сложное взаимодействие с вербальной.

Следует специально отметить заслуги Г. Я. Мартыненко по созданию лингвистических ресурсов — как конечного продукта для пользователей и как материала для проведения лингвистических исследований. В частности, под его руководством была разработана первая версия Антологии русского рассказа Серебряного века, которая представляла собой образец корпусного подхода в «докорпусную эпоху» (1988). Под его редакцией подготовлена серия авторских частотных словарей русского рассказа XX в. — Частотный словарь А. П. Чехова (1998), Л. Н. Андреева (2003), А. И. Куприна (2006), И. А. Бунина (2012). Его масштабным достижением является построение таксономии русской художественной прозы начала XX в. До своих последних дней Григорий Яковлевич руководил масштабным проектом по созданию представи­тельного и сбалансированного корпуса русского рассказа 1900−1930 гг., в полной мере отражающего закономерности развития предреволюционной, революционной и постреволюционной прозы. Этот проект имеет целью изучение комплекса языковых и стилистических переменных в динамике на протяжении первых трех десятилетий XX века, а в перспективе планируется расширение хронологических рамок исследования с охватом всего XX века.

Полученные научные результаты нашли отражение в монографиях профессора Мартыненко: «Основы стилеметрии» (1988), «Семиотика описательных текстов: Типологический аспект» (в соавторстве с С. В. Чебановым) (1999), «Введение в теорию числовой гармонии текста» (2009), «История математико-гармонических представлений: от Пифагора до наших дней» (2016), «Русский язык повседневного общения: особенности функционирования в разных социальных группах» (в соавторстве с Н. В. Богдановой-Бегларян и др.) (2016), «Последовательности типа Фибоначчи. Теория и прикладные задачи» (в соавторстве с Ю. Д. Григорьевым) (2017), «Методы математической лингвистики в стилистических исследованиях» (2019) и др. Научные статьи Г. Я. Мартыненко опубликованы в ведущих мировых журналах по квантитативной лингвистике, прикладной информатике, искусственному интеллекту.

Григорий Яковлевич оставил уникальный след в науке. Его заслуги в научной, педагогической и организаторской деятельности отмечены Почетной грамотой Министерства образования и науки Российской Федерации (2006), званием «Почетный работник сферы образования Российской Федерации», Премией СПбГУ «За фундаментальные достижения в науке» (2018) и др.

За годы работы на филологическом факультете Г. Я. Мартыненко воспитал не одну сотню студентов. Трудно подсчитать, сколько дипломников и диссертантов обязаны ему своими достижениями. Память о нем навсегда останется в сердцах всех его друзей, коллег и учеников.

Т. Ю. Шерстинова, В. П. Захаров

Практически вся жизнь Юрия Сергеевича Маслова[1] была связана с Петербургским университетом, только детство и ранняя юность прошли в Киеве. Юрий Сергеевич был потомственным филологом. Его отец, Сергей Иванович Маслов, был профессором Киевского университета, занимался историей древнерусской и украинской литературы, а мать, Елена Митрофановна, посвятившая свою жизнь воспитанию детей, опубликовала несколько литературоведческих работ.

Общим языкознанием Юрий Сергеевич заинтересовался еще в Киеве, в Институте лингвистического образования, где учился на немецко-английском отделении.

С 1934 г. Юрий Сергеевич в Ленинграде, в Ленинградском университете. Его научным руководителем был В. М. Жирмунский. Кандидатская диссертация Юрия Сергеевича «Возникновение сложного прошедшего в немецком языке», защищенная в 1940 г., была посвящена проблемам германского перфекта. Сам Ю. С. Маслов говорил о том, что на его развитие огромное влияние оказал С. Д. Кацнельсон. Его учителями также были академик Л. В. Щерба и академик И. И. Мещанинов.

С первых дней Великой Отечественной войны и до ее окончания Ю. С. Маслов находился в действующей армии: в 1941 г. он был мобилизован, с 1942 по 1944 г. воевал на Северо-Западном фронте. Был награжден орденом Красной Звезды и несколькими медалями. Попав в сентябре 1944 г. в Софию, Варну, Добриче, Юрий Сергеевич увлекся историей и культурой Болгарии. Юрий Сергеевич рассказывал много лет спустя о всенародном подъеме, свидетелем которого он был в Болгарии. Именно после этого он начал заниматься болгарским языком и болгаристикой.

В работах, которые Юрий Сергеевич написал в конце 1940-х — начале 1960-х гг., получили разработку такие проблемы, как общий характер категории вида в славянских языках, вид и лексическое значение глагола, влияние способов действия на глагольный вид, специфика категории вида в русском и болгарском языках, употребление граммем вида в различных временных планах. В 1948 году в статье «Вид и лексическое значение глагола в современном русском литературном языке» Ю. С. Маслов впервые затронул проблематику акциональной классификации (или «семантических типов») предикатов. В 1957 г. Юрий Сергеевич защищает докторскую диссертацию на тему «Глагольный вид в современном болгарском литературном языке (значение и употребление)». В опубликованной в 1963 году монографии «Морфология глагольного вида в современном болгарском литературном языке» детально описываются морфологические средства выражения видовых значений, вводится понятие видовой основы, устанавливается соотношение видовых основ разных типов. На протяжении следующих двадцати лет Юрий Сергеевич активно разрабатывал вопросы истории изучения глагольного вида, а также рассматривал категорию вида с типологической точки зрения. Практически все значительные аспектологические статьи Ю. С. Маслова вошли в его монографию «Очерки по аспектологии», которая была опубликована в 1984 году.

За фундаментальные труды по болгарской грамматике («Очерк болгарской грамматики» (1956) и «Грамматика болгарского языка» (1981)) Юрий Сергеевич был удостоен ордена Кирилла и Мефодия и звания Почетного доктора Софийского университета.

Важное место среди научных интересов Ю. С. Маслова занимало общее языкознание, что было связано с многолетней педагогической деятельностью ученого в Ленинградском — Санкт-Петербургском университете. Юрий Сергеевич разрабатывал многие проблемы общего языкознания, опираясь на лучшие традиции филологической науки Петербургского университета: теорию языковых уровней и знаковую теорию языка, проблему морфемы, морфологической структуры слова и морфологической типологии языков, вопросы омонимии и синонимии, типы звуковых чередований и теоретические проблемы письма. Юрий Сергеевич известен не только как блестящий и проницательный языковед-теоретик, основатель аспектологической школы, пользующейся мировой известностью, славист, внесший значительный вклад в развитие болгаристики и славистики в целом, германист — но и как замечательный педагог, воспитавший несколько поколений филологов. Свою преподавательскую деятельность Юрий Сергеевич начал в 1934 г., когда был еще студентом, а последнюю лекцию прочитал в конце мая 1990 г., уже ощущая признаки тяжелой болезни.

Долгое время Ю. С. Маслов работал на кафедре славянской филологии и кафедре общего языкознания ЛГУ. Много времени и сил он уделял научно-организационной и общественной деятельности; был председателем секции общего языкознания научно-методического совета по высшему филологическому образованию при Министерстве высшего и среднего специального образования СССР. В 1950—1960 гг. Ю. С. Маслов работал по совместительству в Институте славяноведения АН СССР.

В 1960—1984 гг. Юрий Сергеевич возглавлял кафедру общего языкознания Ленинградского университета. Он сумел создать удивительную атмосферу — теплую и дружескую, привить всем членам кафедры дух творческого роста, интереса к науке и внимания друг к другу. Юрий Сергеевич всегда ощущал любовь и благодарность студентов, учеников, коллег, друзей.

Общение со студентами много значило для Юрия Сергеевича. Он читал лекции по введению в языкознание, по общему языкознанию, по истории и теоретической грамматике болгарского языка и других славянских языков, германских языков. Он заставлял студентов думать, находить правильные ответы на сложные вопросы, которые возникали при анализе языковой материи, постоянно искал новые формы занятий.

На протяжении многих лет студенты-филологи в СПбГУ и других вузах нашей страны начинают узнавать об устройстве языка с помощью учебника Юрия Сергеевича Маслова «Введение в языкознание». Этот учебник — результат чтения лекций по этому курсу в течение многих лет, результат раздумий автора о различных разделах науки о языке. И о чем бы ни писал Ю. С. Маслов — о морфологии, морфонологии, лексикологии, типологии, фонетике, теории письма, — во всем виден ученый-исследователь, умеющий просто и доступно рассказывать о сложных языковых явлениях. Эта книга нужна всем: студентам, аспирантам, молодым преподавателям, профессорам — каждый находит в ней свое и постоянно что-то новое и интересное.
Юрий Сергеевич был необыкновенным человеком во всем: огромный талант, эрудиция, высокая филологическая культура, острый ум, блестящая лекторская одаренность, и при всем этом — необыкновенная скоромность, деликатность, простота, даже некоторая застенчивость. Интеллигентная мягкость с одной стороны и несгибаемая воля, какой-то внутренний стержень — с другой. Приехав в Ленинград из Киева, он в совершенстве овладел петербургским произношением и особенности этого варианта нормы сохранил на всю жизнь. Коллеги и ученики Юрия Сергеевича вспоминают, как произносил он слова интеллигенция, революция, с некоторым смягчением /с/, а /č/ было недостаточно мягкое. В слове конечно он произносил чн, именно так когда-то говорили в Петербурге.

Л.А. Вербицкая вспоминала, как 5 мая 1989 г. в стенах университета коллеги и ученики поздравляли Юрия Сергеевича с его 75-летием: «Зал был заполнен до предела, студенты и аспиранты кафедры сидели на подоконниках. Настроение было у всех радостно-приподнятое. Ведь именно в этот день можно было сказать Юрию Сергеевичу все, что накопилось в душе, выразить ему глубокую благодарность за все, что он делал и делает для всех нас и для каждого из нас. А юбиляр, застенчиво улыбаясь, был счастлив (он сам потом это сказал), счастлив видеть всех в этот день, счастлив еще и потому, что слева от него за столом президиума сидел его учитель — Лев Рафаилович Зиндер, а справа — любимый ученик — Александр Владимирович Бондарко».

Друзья и коллеги Юрия Сергеевича, все, кто знал его, читал его труды, слушал его лекции, общался с ним, всегда говорили о нем как о прекрасном ученом и удивительном человеке. Ученики и последователи Юрия Сергеевича продолжают развивать его идеи и передавать их следующим поколениям филологов и лингвистов.

[1] Очерк составлен на основе следующих работ: Вербицкая Л. А. Наш Юрий Сергеевич // Из прошлого в будущее. Сборник статей и воспоминаний к 100-летию профессора Ю. С. Маслова / под ред. Е. И. Греховой. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2013. С. 3−6; Бондарко А. В., Козинцева Н. А., Майсак Т. А., Плунгян В. А. Об этой книге и ее авторе // Маслов Ю. С. Избранные труды: Аспектология. Общее языкознание. М.: Языки славянской культуры, 2004. С. 9−17.

Маргарита Ивановна Матусевич была одним из виднейших специалистов в области фонетики, вдумчивым исследователем и одарённым педагогом, неутомимым пропагандистом идей Л. В. Щербы, к числу ближайших учеников которого она принадлежала.

В 1924 г. М. И. Матусевич начала преподавать в Ленинградском университете, после того как в 1917 г. она окончила Женский педагогический институт, получив специальность русиста-словесника, а в 1923 г. — Петроградский государственный университет по циклу романо-германской филологии. В годы Великой Отечественной войны, во время пребывания Ленинградского университета в эвакуации в Саратове, М. И. Матусевич приняла на себя руководство кафедрой фонетики и методики преподавания иностранных языков и возглавляла эту кафедру в течение более чем двадцати лет. Маргарита Ивановна сумела собрать на кафедре преданных делу, одарённых молодых лингвистов (иногда прямо со студенческой скамьи); её усилиями, благодаря её незаурядному организаторскому таланту сразу же после возвращения университета в Ленинград в 1944 г. стала возрождаться Лаборатория экспериментальной фонетики, где начались фонетические исследования с использованием существовавших в то время методов, а в дальнейшем тотчас же получали применение всё новые технические возможности инструментально-фонетического анализа.

М. И. Матусевич придавала большое значение расширению фонетического кругозора молодых лингвистов, умению пользоваться слуховым анализом, на основе которого строились все классические исследования и который не утратил своего значения и в наши дни. Обладая превосходным фонетическим слухом, Маргарита Ивановна на протяжении многих лет руководила семинаром по слуховому анализу фонетического строя разных языков (албанского, болгарского, венгерского, вьетнамского, грузинского, кетского, китайского, лезгинского, литовского, монгольского, телугу, узбекского, хакасского, эвенского, якутского и др.). В этих семинарах участвовали, нередко из года в год, не только студенты, но и преподаватели, и уже сложившиеся исследователи.

Многие лингвисты, специализировавшиеся в различных областях языкознания и живущие и работающие сейчас в разных городах бывшего Советского Союза, (в Москве, Киеве, Тюмени, Иркутске, Йошкар-Оле, Якутске, Баку) и за рубежом, прошли фонетическую школу во время этих занятий, а результаты слухового анализа широко использовались участниками семинаров в их статьях, книгах и диссертациях.

Велика роль М. И. Матусевич в подготовке молодых научных исследователей. На протяжении всей своей работы в ЛГУ Маргарита Ивановна руководила дипломными работами студентов, представлявшими собой вполне оригинальные, хотя и небольшие экспериментально-фонетические исследования. Под руководством М. И. Матусевич выполнены диссертации по фонетике русского, французского, якутского, индонезийского и других языков.

Научные интересы М. И. Матусевич лежали в области общей фонетики, фонетики русского и французского языков. Одной из первых её печатных работ был «Терминологический справочник по фонетике» (1934). Основные положения общефонетической теории, опирающиеся на идеи Л. В. Щербы, изложены М. И. Матусевич в учебном пособии «Введение в общую фонетику», которое выдержало три издания (1-е в 1941 г., 3-е в 1959 г.) и на протяжении нескольких десятилетий было настольной книгой многих лингвистов. В этой книге в простой и ясной форме разъясняются главнейшие положения общей фонетики. Основное внимание обращено на классификацию и описание звуков речи. М. И. Матусевич показывает, что построение классификационных таблиц гласных и согласных вытекает из основных артикуляторных различий между этими типами звуков; подчёркивает необходимость при классификации согласных учитывать прежде всего активный действующий орган. Такой подход, в отличие от широко распространённого — с указанием места артикуляции, позволяет создать действительно универсальную и вполне последовательную классификацию согласных. На многочисленных схемах показана артикуляция описанных в книге гласных и согласных, для всех них приводятся примеры из разных языков мира. Уделено внимание и соотношению звучания и письма (для языков со звуковой письменностью); определены понятия алфавита, графики и орфографии, на материале разных языков кратко проанализированы основные принципы орфографии.

Эта небольшая по объёму, но очень содержательная книга сыграла чрезвычайно важную роль в распространении фонетических знаний среди филологов самых разных специальностей. Позднее она была издана фототипическим способом в Китае.

Специально изложению взглядов Л. В. Щербы по ряду проблем общей фонетики посвящена статья Маргариты Ивановны «Л. В. Щерба как фонетик» в сборнике «Памяти академика Льва Владимировича Щербы» (1951). В ней рассматриваются сформулированные Л. В. Щербой принципы артикуляторного описания гласных и согласных, позволяющие создать их универсальную классификацию, более последовательную, чем в западноевропейских школах (соответствующие таблицы приведены тут же), и щербовская теория слогоделения, согласно которой слоговая граница определялась ослаблением мускульного напряжения артикулирующих органов. Несколько статей, посвящённых фонетическим взглядам Л. В. Щербы, написаны Маргаритой Ивановной в соавторстве со Львом Рафаиловичем Зиндером (К истории учения о фонеме // Изв. ОЛЯ АН СССР, -1953; Л. В. Щерба // Русская речь, — 1965 и др.).

Ряд вопросов фонологической теории затронут Маргаритой Ивановной в очень содержательных примечаниях к 3-му (1948) и 4-му (1953) изданиям «Фонетики французского языка» Л. В. Щербы, вышедшим после смерти автора книги. М. И. Матусевич не просто интерпретирует иногда не вполне ясные положения Л. В. Щербы, но нередко и не соглашается с ним. Особенно важны здесь рассуждения о фонологической трактовке беглого [ə], о соотношении фонем <i> и <j>, о характере артикуляции ряда французских гласных.

Позднее для 2-го издания Большой Советской Энциклопедии Маргарита Ивановна написала ряд статей, в которых трактуются понятия и термины общей фонетики.

Несколько работ М. И. Матусевич посвящены фонетике русского языка, которой она занималась на протяжении всей своей жизни. После смерти Л. В. Щербы М. И. Матусевич завершила начатый им раздел «Фонетика» в I томе академической «Грамматики русского языка» (1952), где кратко описаны фонемы русского языка, даны схемы положения языка для всех гласных и почти всех согласных, указаны основные их реализации в разных фонетических позициях, перечислены основные фонетические чередования. Раздел завершается подробной таблицей правил чтения отдельных букв и буквенных сочетаний и образцами транскрипции текста, фонетической и фонематической, где обозначены главнейшие аллофоны. Годом позже, в 1958 г. вышла её брошюра, посвящённая русской орфоэпии «Русское литературное произношение». В ней Маргарита Ивановна останавливается главным образом на произношении согласных: рассматриваются необходимость или только возможность реализации мягких согласных в двусогласных сочетаниях (ст, тн, дл, нс и др.) перед [е] и перед [j], а для некоторых слов употребление первого мягкого согласного оценивается как устаревшее; анализируется произношение ряда глагольных форм; обращено внимание на звучание окончаний прилагательных —кий, -гий, -хий; много места уделено произношению твердых и мягких согласных в заимствованных словах. Все эти наблюдения и рекомендации и сегодня представляют интерес, так как дают материал для суждения об изменениях произносительной нормы на протяжении десятилетий.

Результаты инструментальных исследований русского произношения отражены в «Альбоме артикуляций звуков русского языка» (1963), созданном Маргаритой Ивановной вместе с её ученицей Н. А. Любимовой. Он содержит схемы положения языка (сделанные на основании рентгеновских снимков) для важнейших реализаций всех гласных и согласных фонем и фотографии положения губ, сопровождаемые кратким описанием звуков. Этот «Альбом» обращён прежде всего к иностранцам, изучающим русский язык, и к преподавателям русского языка как иностранного, но полезен для всех, кто интересуется русской фонетикой.

Специально для французов, изучающих русский язык, М. И. Матусевич в соавторстве с Н. А. Шигаревской написала пособие «Comment on prononce le russe». («Как произносить по-русски?») (М., 1962). Артикуляция русских гласных и согласных описывается при постоянном сравнении их с французскими звуками, приводятся схемы положения языка (для гласных — после твёрдых и после мягких согласных) и фотографии положения губ (фас и профиль), а небольшие, но очень удачно подобранные упражнения предназначены для тренировки произношения гласных аллофонов всех фонем. Специально рассматриваются чуждые французскому языку фонетические явления: фонетические чередования гласных и согласных, произношение некоторых групп согласных. Пособие заканчивается небольшой подборкой поэтических и прозаических текстов, содержащих наибольшие фонетические трудности для французов. Методика подачи материала, применённая в этой книжке, может служить образцом при создании подобных учебников для носителей других языков.

В том же году в Учёных записках ЛГПИ им. А. И. Герцена Маргарита Ивановна опубликовала статью «Оттенки русских ударных гласных», где описаны реализации гласных фонем в соседстве с твёрдыми и мягкими согласными.

Итогом длительных исследований М. И. Матусевич в области русской фонетики стала её монография «Фонетика» в серии «Современный русский язык» (М., Просвещение, 1976). Эта книга написана по материалам курса, который Маргарита Ивановна более двадцати лет читала в Ленинградском университете. Рассматривая фонологические проблемы, М. И. Матусевич, в традициях Щербовской фонологической школы анализирует лингвистические механизмы линейного членения потока речи ан звуки, что очень существенно для понимания природы фонемы и что обходится молчанием в других фонологических школах. Читатель находит в книге и обсуждение спорных вопросов русской фонетики — фонологической трактовки [ы] и долгих [ш:'], [ж:'], возможности реализации безударных <e>, <o>. Главное же содержание книги составляет подробное и тонкое фонетическое описание реализации гласных и согласных в разных фонетических условиях, их взаимодействия в потоке речи. В качестве иллюстраций приводятся рисунки, выполненные на основании рентгенографических исследований и показывающие положение артикулирующих органов; для аллофонов ударных и безударных гласных даны значения первой и второй формант. Из интонационных характеристик русской речи рассматривается главным образом мелодика; приводится построенные на базе экспериментальных исследований типичные мелодические схемы предложений разных коммуникативных типов и отдельных видов синтагм внутри предложения (вводные синтагмы, перечисление). Все эти сведения не утратили своего значения и в наши дни.

В ряде работ М. И. Матусевич изложены результаты инструментальных исследований фонетического строя других языков. Ещё в конце 80-х годов Маргарита Ивановна проанализировала с использованием всех существовавших в то время технических возможностей систему фонем одного из говоров эвенкийского языка. Итоги этих разысканий удалось опубликовать лишь в 1960 г. в «Очерке системы фонем ербогоченского говора эвенкийского языка на основе экспериментальных данных», который содержит подробное описание артикуляции всех согласных в разных фонетических положениях и основных аллофонов гласных, иллюстрируемое палатограммами и кимограммами. Уже посмертно было опубликовано фонетическое описание звукового состава одного из говоров эвенкийского языка, которым М. И. Матусевич блестяще владела (Звуковой состав ламунхинского говора эвенкийского языка // Звуковой строй языка, — М., 1979).

Несколько статей посвящено описанию звукового строя болгарского языка. Эти работы, написанные на основании инструментальных данных (рентгенограммы, палатограммы и спектрограммы для гласных) с учётом результатов слухового анализа, содержат описание артикуляции болгарских звуков в тырновском и софийском говорах в сравнении с артикуляцией аналогичных звуков русского языка. Материал этих исследований представляет несомненную ценность для описания звукового строя болгарского языка.

Научные интересы М. И. Матусевич не ограничивались фонетикой. Она была соавтором Л. В. Щербы при составлении «Русско-французского словаря», в котором нашли практическое применение принципы составления двуязычных переводных словарей, сформулированные Л. В. Щербой. Позднее, после смерти Л. В. Щербы, Маргарита Ивановна неоднократно существенно дополняла словарь, который выдержал 13 изданий (изд. 1-е — 1937 г., последнее — 1994 г.).

Маргарита Ивановна была не только учёным, но и одарённым организатором и руководителем, хранителем традиций интеллигентности и порядочности в работе и в отношениях между людьми.

Труды М. И. Матусевич и особенно её педагогическая деятельность сыграли большую роль в распространении фонетических знаний и в расширении экспериментально-фонетических исследований. Аспирантами Маргариты Ивановны известные специалисты по общей и русской фонетике Л. В. Бондарко, М. М. Галеева, Л. В. Златоустова, И. М. Логинова, Н. А. Любимова; романисты Н. П. Карпов и Н. А. Шигаревская; у неё учились Л. А. Вербицкая и М. В. Гордина. Маргарита Ивановна руководила диссертационными исследованиями по якутскому, хакасскому и другим языкам народов России. Лингвисты разных поколений, занимавшиеся описанием малоизученных языков народов Севера и Сибири, всегда находили у Маргариты Ивановны добрый совет и поддержку. Многие фонетисты, прошедшие школу у Маргариты Ивановны в годы студенческой или аспирантской учёбы, сохраняют благодарную память о своём учителе.

М. В. Гордина, 1995

Советский филолог, фольклорист, специалист по сказко- и эпосоведению. Выпускник историко-филологического факультета Петроградского университета (1918 г.), впоследствии профессор ЛГУ (1937−1969 гг.). Сделал огромный вклад в развитие общей теории фольклора, исследования сказок, эпосоведение и этнографию. Является одним из основоположников структурно-типологического подхода в изучении фольклорного текста. Его наиболее известные монографии посвящены историко-типологическому исследованию жанра сказки («Морфология сказки»; «Исторические корни волшебной сказки»), систематизации русской календарной обрядности («Русские календарные праздники»), сюжетно-тематическому анализу былинной традиции («Русский героический эпос»).

Владимир Яковлевич Пропп родился 16 апреля 1895 г. в Санкт-Петербурге в дворянской семье поволжских немцев. Его отец, Иоанн Яков Пропп, занимал должность доверенного в саратовском торговом доме «Братьев Шмидт», специализировавшемся на производстве и продаже муки. Среднее образование Пропп получил в Анненском училище, а в 1913 году поступил в Санкт-Петербургский университет, где занялся изучением немецкой филологии. Однако уже на третьем курсе он перевёлся на славяно-русское отделение.

В 1915 г. Пропп проходит обучение на шестинедельных курсах «подания первой помощи и ухода за больными», успешно сдаёт экзамены по анатомии, физиологии, хирургии и другим предметам. Это позволило ему стать братом милосердия, чтобы оказывать посильную помощь раненым на войне. Он писал в дневнике, что солдаты с невероятным мужеством переносили свои страдания и что именно тогда, общаясь с ними, он «…сквозь войну и любовь стал русским. Понял Россию». В начале войны в нём лишь усилился внутренний национальный конфликт «чужого среди своих», сопровождавший его всю молодость, но через человеколюбие будущий фольклорист пришёл к созиданию и любви к русской культуре.

В 1918 г. В. Я. Пропп оканчивает историко-филологический факультет Петроградского университета, а 2 апреля 1921 г. В. Я. Пропп подает прошение о зачислении на первый курс Петроградского богословского института, который был открыт в апреле 1920 г. Институт просуществовал всего три года и сделал один выпуск. Увлечение идеалистической философией XIX в., чтение церковных книг и богословских трактатов, а также поиск себя в тревожные времена войны привели его к теологии. Однако он ушёл из института ещё до его закрытия. Возможно, причиной стала начатая уже тогда работа над «Морфологией сказки».

После выпуска он несколько лет преподавал русский и иностранные языки в гимназиях и средних школах Петрограда-Ленинграда. Его университетская карьера началась в 1926 г. с преподавания немецкого языка в Политехническом институте и должности заведующего кафедрой германской филологии во Втором педагогическом Институте иностранных языков. Перед возвращением в Alma matter он также трудился в Институте истории искусств, Институте этнографии Академии Наук, Географическом обществе, затем в Институте русской литературы АН СССР.

В 1937 г. его приняли на работу в ЛИФЛИ (впоследствии филологический факультет ЛГУ). Здесь он проработает почти до самой смерти, до 1969 г.: сначала на кафедре романо-германской филологии, затем на кафедре фольклора, позднее — русской литературы. В 1938 г. он получил звание профессора, в 1939 г. защитил докторскую диссертацию «Исторические корни волшебной сказки». Но это была уже вторая его работа, посвящённая русскому фольклору. Вероятно, интерес к фольклору возник у Владимира Яковлевича еще в университете, после окончания которого в личном дневнике Проппа появилась запись о том, что при чтении сборника сказок А. Н. Афанасьева он обратил внимание на схожие структуры построения сюжета в каждой из них.

Первую монографию, «Морфология волшебной сказки» (1928), которая принесёт ему мировую известность, В. Я. Пропп писал в одиночку, без научного руководителя, в течение десяти лет. Перед публикацией он получил одобрения таких исследователей, как В. М. Эйхенбаум, Д. К. Зеленин и В. М. Жирмунский, и издаёт монографию в 1928 г. под редакцией В. М. Жирмунского.

В «Морфологии сказки» В. Я. Пропп исследует структуру волшебной сказки, отбросив исторический подход мифологической школы и отказавшись изучать генезис сказок, что было характерно, например, для представителей теории заимствований. В основе метода был положен синхронный анализ, а отправной точкой стал — сам текст. Структурно-типологический принцип описания фольклорных текстов был одним из очень важных результатов, который послужил базой для последующих исследований. Пропп показал, что все волшебные сказки строятся по общей модели. Эта модель конструируется из динамических единиц — функций, порядок которых в сказке неизменен. Каждая функция состоит из постоянного и переменных членов: постоянным является действие, переменными — субъект действия, объект, на который действие направлено, обстоятельства действия и пр. Под функцией понимается поступок действующего лица, определенный с точки зрения его значимости для хода действия. Всего Пропп выделил 31 функцию, которые и формируют путь героя. Не все из перечисленных функций могут быть в одной сказке, но даже за изъятием одной или нескольких из них общая последовательность не нарушается.

Известной и признанной в мировой и даже отечественной науке эта работа становится лишь через тридцать лет, когда публикуется переиздание на английском языке. Такова будет судьба и других монографий учёного: в них Пропп широко применял принцип сопоставления фольклорного жанра с обрядом и этнографической действительностью, (это было сделано в «Исторических корнях волшебной сказки»), а в советской фольклористике начнут применять этот принцип уже после смерти Владимира Яковлевича.

Отставание науки за рубежом объясняется отсутствием переводов. На родине же это было связано с идеологическим противоречием трудов учёного историко-политическому контексту, окружавшему его: Проппа часто обвиняли в буржуазности и формализме. К. В. Чистов пишет, что в предвоенные годы в фольклорном семинаре М. К. Азадовского в ЛГУ отношение к работе Проппа было «сдержанно-критическим»: «…В. Я. Пропп изучение архитектуры как искусства подменяет инженерным трактатом о несущих балках конструкции …».

Пропп предпочитал никогда не вступать в открытые перепалки, вместо этого он обращался к работе со студентами. В 1942—1943 гг. в Саратове, куда был эвакуирован ЛГУ во время войны, он ведет семинар, посвященный «Морфологии сказки». А уже в 1964 г. он изящно делает достоинством то, что ставилось ему в укор: «Так как фольклор состоит из произведений словесного искусства, прежде всего, необходимо изучить особенности и закономерности этого вида творчества, его поэтику. Зоологи только тогда могли создать научную систематизацию, когда были изучены скелеты животных, строение их тела, способы передвижения, а также отношение к окружающей среде, особенности питания, размножения и пр.».

Сложности с осуществлением научной деятельности сохранялись и в конце 1940-х гг., когда Проппа уволили из Академии наук, причиной чему послужил выход в свет второй его книги — «Исторические корни волшебной сказки» — в 1946 г. (написана она была ещё в 1939 г.).

В феврале 1948 г. в Институте этнографии АН СССР прошла серия заседаний, посвященных обсуждению «недостатков и задач современной фольклористики». Предметом критики стали работы В. Я. Проппа, П. Т. Богатырева и даже теоретические воззрения классика отечественной филологии и фольклористики А. Н. Веселовского. На одном из заседаний была зачитана рецензия «Против буржуазных традиций в фольклористике (о книге проф. B. Я. Проппа „Исторические корни волшебной сказки“)». В ней утверждалось, что исследование имеет «откровенно-формалистический характер», а его автор придерживается антимарксистских и идеалистических убеждений. В результате В. Я. Пропп был уволен из Академии наук и практически перестал издавать научные труды на следующие восемь лет.

В самой же монографии Пропп использует уже описанный им со стороны построения сказочный материал и пытается выявить ту реальность, которая послужила основой для волшебной сказки. Исследователь более подробно разбирает мотивы и функции в волшебных сказках, рассматривая их источники. Реальностью, с которой соотносима волшебная сказка, оказывается обрядовая реальность «архаических» обществ Океании, Африки, Америки, этнографические описания которых послужили основным интерпретационным материалом в исследовании. Особое внимание уделяется обряду инициации как основе большинства сказочных сюжетов. Символические умирание и перерождение юноши в новом статусе во время обряда перехода отражаются в тех испытаниях, которые выпадают на долю сказочного героя и составляют основное действие.

За следующие почти десять лет ученый опубликовал лишь три статьи по фольклору, тезисы и статью о проблеме артикля в современном немецком языке. Но уже в 1958 г. в свет выходит монография «Русский героический эпос». В ней В. Я. Пропп прежде всего определил жанр былины, избавившись от давней проблемы смешения этого жанра с историческими песнями, балладами, легендами, сказками. Целью работы было — раскрытие связи между развитием эпоса и исторической действительностью.

По-новому решает Пропп и проблему происхождения былин как жанра, который возник из эпоса догосударственного. Здесь он обращается к сравнительно-типологическому методу и сопоставляет русский эпос с фольклором других народов, в т. ч. Сибири и Крайнего Севера. Такой подход позволяет фактически реконструировать как сам сюжет, так и ту реальность, в которой он складывался и которую отражал.

Четвертая монография В. Я. Проппа «Русские аграрные праздники» была опубликована в 1963 г. Ошибка предшествовавших исследований календаря состояла в том, что праздники изучались в отрыве один от другого. Изучая годовой цикл, сравнивая праздники между собой, В. Я. Пропп пришел к выводу, что частично они состоят из одинаковых элементов («слагаемых»), иногда различно оформленных, а иногда тождественных. Пропп снова обращается к принципу выделения структурных единиц объекта исследования, однако на этот раз меняется материал: на месте фольклорного жанра оказывается обряд и ритуал, т. е. предмет этнографии, а не собственно филологии. Владимир Яковлевич обнаруживает в русском календарном обряде пропозиционную, константную часть и переменные элементы. Благодаря этому удаётся, например, описать практически любой единый по своей структуре, но различающийся по содержанию обряд, выделить функции его атрибутов, действий и участников.

Пропп располагает материал не по праздникам, как это обычно делалось, а по ритуальным «темам» (пищевой — гл. II, растительной — гл. V, эротической — гл. VII). Именно Проппу, таким образом, удалось систематизировать русскую обрядность, обнаружив в её календарной системе повторяемость форм и универсальные для русского фольклора темы.

В «Русских аграрных праздниках» развивается ещё одна идея предыдущих трудов. В. Я. Пропп отвергает представление мифологической школы о русской обрядности как о части языческого культа древних славян. Он с уверенностью пишет: «Святочный умрун, чучело масленицы, троичная березка, Кострома, Иван Купала — не божества, им не воздавали культов, нет никаких признаков, что в их честь воздвигались храмы». Впоследствии этот тезис станет очевидным и общепризнанным, однако для науки того времени отказ от архаизации и поиска связи фольклорных образов с некоей утраченной общеславянской религией был прорывным.

Скончался В. Я. Пропп в Ленинграде 22 августа 1970 года. Похоронен на Северном кладбище. После смерти были опубликованы ещё две его книги: «Проблемы комизма и смеха» (1976) и «Русская сказка» (1984). Первая посвящена изучению смешного на материале художественной литературы и отчасти фольклора. В данной монографии предполагалось подробное описание эстетики комического. Пропп и здесь остаётся верным индуктивному принципу работы — следованию от факта к выводу. Книга же «Русская сказка» — печатный курс лекций В. Я. Проппа о сказках, который он читал в 1960-е гг. Однако из вводной статьи К. В. Чистова следует, что материалы для книги были подготовлены учёным ещё в 1930-е совместно с фольклористом Н. П. Андреевым для раздела «Сказка» сборника «Русский фольклор» в трёх томах. Работа должна была представлять такое же панорамное описание всего русского сказочного фонда и особенностей его бытования, как это уже было проделано с жанром былины в монографии «Русский героический эпос». Обе книги, к сожалению, не были дописаны и подготавливались к публикации вдовой учёного, Е. Я. Антиповой.

В. Я. Пропп был безмерно влюблён в русскую культуру во всех её проявлениях. Последняя запись в его дневнике датирована 30 июлем 1970 года и посвящена творчеству А. С. Пушкина: «Купил для дачи однотомник Пушкин. Я не могу прожить недели, не прикоснувшись к Пушкину». Эта любовь проявлялась во всём: в восторге от простоты православного храма, пейзажа — в ИРЛИ РАН хранится большинство снимков В. Я. Проппа, который, кроме фольклориста, был ещё и прекрасным фотографом. Красоту он видел и в живописи, часто упоминал в записях Нестерова, Врубеля, Саврасова, особенно подчёркивал талант Васильева. Но из всех изобразительных искусств выше он ставил иконопись. Иконописью и архитектурой православного христианства он увлёкся в последние годы с такой же силой, как это было в молодости, во время учёбы в Петроградском богословском институте. В конструкциях церквей и соборов он вновь видел повторяющиеся формы и смыслы, но результатов его наблюдений наука, к сожалению, не знает.
В. Я. Пропп вырастил десятки учеников, многие из которых продолжили его академический путь. Он более тридцати лет работал в ЛГУ, этот период в своей жизни он коротко и благодарно охарактеризовал в дневнике: «Когда в 1937 г. меня пригласили в ЛИФЛИ (впоследствии филологический факультет университета), я и не подозревал, какая счастливая звезда привела меня сюда, в это здание. Я не знал еще тогда, а теперь знаю, какое это счастье — работать в Университете».

В XXI в. наследие великого советского фольклориста переживает новое открытие. Только «Морфология сказки» с 2020 по 2023 гг. получила не менее десяти переизданий. Труды Владимира Яковлевича, известные всем отечественным филологам по вводным курсам в теорию фольклористики, наконец, нашли признание и среди широкой публики, познакомившейся с универсальностью пропповской мысли по отношению к широте русской культуры.

Очерк подготовлен С.И.Ерыкаловым

М. К. Сабанеева родилась 10 июля 1932 г. в Ленинграде в семье вра­чей. В 1950 г. М. К. Сабанеева закончила среднюю школу с золотой ме­да­лью и поступила на французское отделение филологического факультета Ле­нин­­градского государственного университета. В 1955 г. М. К. Сабанеева поступила в очную аспирантуру кафедры ро­ман­­­­ской филологии филологического факультета ЛГУ. Ее научным руководителем стал заведующий кафедрой академик В. Ф. Шиш­­­ма­­рев, а после его кончины в 1957 г. — проф. Е. А. Реферовская. В 1958 г. М. К. Сабанееву, как молодого талантливого исследователя, на­­­правили на стажировку в знаменитый университет Сорбонна (Париж, Франция). В Париже Маргарита Константиновна не только собирала материал для кандидатской диссертации, но и участвовала в работе лингвистических семинаров, слушала лекции выдающегося ученого Гюстава Гийома. М. К. Сабанеева также посещала занятия по современной французской литературе в Ecole Supérieure de Préparation et de Perfectionnement des professeurs de français à l’Etranger при Сорбонне, по результатам которых ей был вручен диплом с отметкой «Men­­tion très honorable avec les félicitations du jury».

В 1960 г. М. К. Сабанеева была приглашена для чтения лекций по ис­то­рии языка на кафедру романской филологии филологического факультета ЛГУ, а в 1962 г. была за­чи­с­лена в штат кафедры в должности ассистента. В начале своей педагогической деятельности, будучи прекрасным знатоком современного французского, она вела за­ня­тия по различным практическим аспектам французского языка.

В 1964 г. М. К. Сабанеева успешно защитила кандидатскую дис­сер­та­­цию на тему «Структура сложноподчиненного предложения с при­да­точ­ным времени в старофранцузском языке» и в 1970 г. была утверждена в ученом звании доцента. Педагогическую работу на кафедре ро­ман­ской филологии М. К. Сабанеева всегда совмещала с интенсивной научной ра­­­ботой. К началу 1970-х годов Маргарита Константиновна собрала обширный материал по весьма актуальным и дискуссионным вопросам генезиса и функционирования косвенных наклонений французского глагола (кондиционала и сюбжонктива), сложнейший анализ которых она представила в рамках докторской диссертации. Итогом многолетнего труда, обобщившим наблюдения над об­шир­ней­шим языковым материалом, явилась монография «Генезис косвенных на­кло­не­­ний французского глагола», вышедшая в 1981 г. А в 1982 г. М. К. Сабанеева защитила докторскую дис­сер­та­цию на тему «Про­б­лемы развития наклонений (от латинского языка к со­вре­мен­ному фран­цуз­­скому)». Диссертация и монография М. К. Са­ба­не­е­вой, по­свя­щен­ные косвенным на­кло­нениям латинского и французского гла­го­лов, имели боль­шой резонанс в научном мире.

Перу М. К. Сабанеевой принадлежит часть первого раздела в кол­­­лективной монографии «Французский язык в свете теории речевого об­ще­ния» (Санкт-Петербург, 1992). Важное место в ней занимает проблема модальности, крупнейшим специалистом в области которой являлась Маргарита Константиновна.

В круг научных интересов профессора Сабанеевой входили как вопросы, связанные с функционированием современного французского языка и его историческим развитием, так и проблемы эволюции латинского языка от архаического периода к позднему, касающиеся, в частности, модальности наклонений. В 1996 г. М. К. Сабанеевой была опубликована во Франции и Бельгии монография на французском языке «Es­­sai sur l'évolution du subjonctif latin. Problèmes de la modalité verbale». Эта монография, посвященная наклонениям латинского языка, вызвала живой интерес в научном мире. Между тем, обратиться к истокам — к латинскому материалу — Маргариту Константиновну побудило стремление точнее разобраться в сложнейшей картине функционирования кондиционала и сюбжонктива во французском языке.

Последняя монография М. К. Сабанеевой, «Ху­до­жест­­венный язык французского эпоса. Опыт филологического синтеза», вышедшая в 2001 г., посвящена совсем другой проблематике. В ней Маргарита Константиновна обобщила многолетний опыт наблюдений за ранними памятниками старофранцузской литературы. За эту монографию в 2002 г. М. К. Сабанеева была удостоена премии СПбГУ.
Поистине всеобъемлющим был спектр областей, в которых работала М. К. Сабанеева: грамматика, семантика, стилистика в синхроническом и диахроническом аспектах. Научная работа воплотилась не только в монографиях, учебных пособиях, статьях, опубликованных Маргаритой Константиновной, в ее выступлениях на научных конференциях, в том числе и международных, но и в диссертационных исследованиях, защищенных под ее руководством.

М. К. Сабанеева посвятила многие годы своей научной деятельности осмыслению сущности наклонения в грамматических системах латинского и французского языков, изучению генезиса и развития косвенных наклонений во французском языке. Результаты исследования нашли свое отражение в многочисленных научных статьях, а также в монографиях, речь о которых шла выше. Под научным руководством Маргариты Константиновны разработку данной темы продолжил Р. К. Кулиев в своем диссертационном сочинении «Принципы временной организации французских сложных предложений с сюбжонктивом в придаточном (синхронно-диахронное исследование)» (1987 г.). Проблемы синтаксических моделей сложных предложений, их эволюция от латыни к современному французскому языку были изложены Маргаритой Константиновной в научных статьях, выходивших в 70−80 годах XX века. Отдельным проблемам синтаксиса посвящены исследования, проводившиеся под ее руководством. Так, в 1973 г. состоялась защита диссертации Т. П. Никитиной на тему «Развитие безличных конструкций с именным компонентом во французском языке»; в 1982 г. — защиты диссертаций Н. С. Моревой «Синтаксические средства выражения причинной связи в старофранцузском языке и их дальнейшее развитие (XIV-XVII вв.)» и Т. П. Нехорошковой «Развитие структуры отрицательного предложения (от латинского языка к французскому)», в 1987 г. — защита диссертации В. Н. Никуленко «Ситуация длительности и ее отражение в тексте (на материале предложно-инфинитивных конструкций современного французского языка)».

Морфология и синтаксис частей речи (глагола, существительного, прилагательного, наречия, неличных форм глагола), проблемы развития видо-временных форм глагола от латинского языка к современному французскому также входили в круг интересов Маргариты Константиновны. Несколько диссертационных исследований было защищено учениками Маргариты Константиновны по данной тематике. Л. А. Курьянова изучила становление и функционирование passé antérieur в старофранцузском языке и защитила в 1973 г. диссертацию «Место passé antérieur в системе сложных форм прошедшего времени старофранцузского языка». Г. А. Бухтеева занималась вопросами глагольно-именных устойчивых сочетаний и в 1984 г. защитила диссертацию «Развитие аналитических лексических единиц глагольного типа от латинского языка к старофранцузскому»; Л. Г. Расторгуева защитила диссертацию «Грамматические признаки метафоризации глаголов различных валентностных групп (на материале современного французского языка)» в 1986 г.; Л. В. Некрасова — «Прагматические и текстообразующие функции наречий на -ment» в 1994 г.; Л. А. Косолапова — «Обстоятельственные функции инфинитива, герундия и отглагольного имени действия в старофранцузском языке» в 2000 г.; Т. Е. Каменева — «Функциональный анализ французских причастий: статика и динамика в истории языка» в 2004 г.; О. В. Чебаевская — «Степени глагольной переходности и их связь с категорией результативности/нерезультативности (на материале французского языка)» в 2008 г. Профессор М. К. Сабанеева также была научным консультантом по докторской дис­сертации Т. П. Нехорошковой «Эволюция системы местоимений се­ман­ти­че­ской зоны неопределенного существования (от латинского языка к со­вре­мен­ному французскому)», защищенной в 2002 г.

Характерные особенности качественных прилагательных старофранцузского языка и особенности функционирования прилагательных в современном языке нашли свое научное осмысление в кандидатских диссертациях З. Ц. Чехоевой («Языковые и прагматические аспекты функционирования лексики со значением качества в старофранцузском языке», 1983 г.), А. Х. Мерзляковой («Вторичные функции французских качественных прилагательных в аспекте когнитивной семантики», 1995 г.) и О. А. Хуторецкой («Качественное прилагательное как стержневой элемент словосочетания (на материале современного французского языка)», 2002 г.).

Важное место в научной деятельности профессора М. К. Сабанеевой занимали вопросы детерминации имени. Статьи, посвященные генезису и эволюции артикля во французском языке, получили заслуженное признание не только в России, но и за рубежом. Различным аспектам детерминации посвящены научные исследования, защищенные под ее руководством: Б. Б. Исмаилов «Способы грамматической детерминации имени существительного во французском языке (в сравнении с некоторыми подобными явлениями азербайджанского языка)», 1970 г.; Е. В. Аверьянова «Генезис французских неопределенных артиклей des (de), du, de la», 1990 г.; Е. В. Андреева «Артикль и референциальные категории имени в старофранцузском языке XII—XIII вв. (в сопоставлении с современным французским)», 2000 г.; А. С. Епимахова «Системные связи неопределенных детерминативов во французском языке XVII в.», 2011 г.

Хотя большинство научных работ Маргариты Константиновны содержат анализ грамматического строя латинского, позднелатинского, старофранцузского, новофранцузского и современного французского языков, проблемы стилистики и лексикологии также входили в круг ее интересов. Как было упомянуто выше, в 2001 г. вышла монография профессора Сабанеевой «Художественный язык французского эпоса. Опыт филологического синтеза». Этот труд — результат тщательного, вдумчивого изучения и тонкого анализа стилистических особенностей языка эпических поэм. Кроме того, под руководством Маргариты Константиновны были проведены и успешно защищены несколько исследований, посвященных разработке проблем исторической лексикологии и стилистики. С. Н. Голубев в 1982 г. защитил диссертацию по теме «Особенности языка старофранцузского эпоса и их жанровая обусловленность»; Л. И. Мохова — «Полисемия и синонимия старофранцузской абстрактной лексики (существительные социально-этической семантики)», 1988 г.; Е. Я. Никитина — «Проблемы эволюции образных средств во французском лю­бовном сонете второй половины XVI в.», 2002 г.; М. В. Соловьева — «Средства выражения комического в старофранцузском эпосе (на материале эпического цикла Гильома Оранжского)», 2005 г.

В первом десятилетии XXI века свое теоретическое осмысление получает переводоведение как отрасль сопоставительного языкознания. Маргарита Константиновна всегда была открыта для нового в науке. Неслучайно последним диссертационным исследованием, защищенным в 2013 г. под руководством Маргариты Константиновны, стала работа А. А. Савченко по теме «Тождества и трансформы средств выражения адмиратива во французском и русском языках (сопоставительный и переводческий аспекты)».

За долгие годы работы на кафедре романской филологии М. К. Сабанеева также опубликовала ряд учебных пособий, среди которых до сих пор не потеряло своей актуальности пособие «Функциональный анализ наклонений в сов­ре­мен­ном французском языке» (1984 г.) и, конечно, долгожданный учебник «Историческая грамматика фран­цуз­ско­­го языка» (в соавторстве с Г. М. Щербой), в котором был обобщен многолетний опыт чтения лекций на филологическом факультете СПбГУ и который до сих пор не имеет аналогов по глубине и широте охвата ма­те­ри­­­ала.
Всего под руководством М. К. Сабанеевой было защищено 24 кандидатских диссертации; ее перу принадлежат три монографии, 90 научных статей и тезисов докладов и ряд учебных пособий.

Преподавательская работа М. К. Сабанеевой была представлена прежде всего различными лекционными курсами. В течение многих лет Маргарита Константиновна читала на кафедре романской филологии курсы истории языка и теоретической грамматики, к которым в дальнейшем добавились курс «Проблемы и концепции современной лингвистики», рассчитанный на подготовленных слушателей — студентов V курса, а также чрезвычайно увлекательный курс «История цивилизации: Франция от кельтов до конца эпохи французского Возрождения», который Маргарита Константиновна читала на французском языке. Помимо этого, за годы работы на кафедре романской филологии М. К. Сабанеевой были прочитаны многочисленные специальные курсы, посвященные самым разным областям науки о языке. Назовем среди них такие как «Соотношение объективных и субъективных факторов в языке», «Структура предложения в современном французском языке», «Модальная рамка высказывания (на материале современного французского языка)», «Грамматические категории в свете теории отражения», «Модальность глагола и модальность высказывания», «Генезис наклонений французского глагола», «Функциональный анализ наклонений в современном французском языке», «Категория предложения как единицы языка и речи».

В 1990 г. по инициативе М. К. Сабанеевой в Санкт-Петербурге была создана Ассоциация преподавателей французского языка, президентом которой, благодаря своему педагогическому мастерству и репутации выдающегося ученого, была избрана сама Маргарита Константиновна. В 2001 г. за успехи в пре­по­да­вании фран­цуз­ско­го языка и усилия по рас­про­стра­нению знаний о фран­цуз­ской куль­туре Мар­гарита Константиновна бы­ла награждена французским орденом Ака­де­ми­че­ские Паль­мы (Palmes Académiques).

У Маргариты Константиновны был удивительный дар: она умела объяснять сложнейшие вещи простыми словами, так чтобы их мог понять самый неподготовленный слушатель. Ученики М. К. Сабанеевой бесконечно ценили ее не только за широчайший научный кругозор, за умение с помощью нескольких слов задать нужное направление в исследовании, за открытость к диалогу и готовность к научной дискуссии даже с начинающими исследователями и студентами, но и за человеческую простоту, неизменную доброжелательность, настоящую петербургскую интеллигентность.

Созданная М. К. Сабанеевой историческая школа по изучению романских языков по праву считается сильнейшей в стране, а ее ученики, работающие во многих городах России и за ее пре­де­ла­ми, выступают преемниками лучших традиций, заложенных основоположником этой школы.

Подготовлено по материалам работы: Е. Я. Никитина, М. В. Соловьева. Памяти профессора Маргариты Константиновны Сабанеевой (1932−2019) // Древняя и Новая Романия. — 2019. — № 23. — С. 22−43.

А. А. Смирнов[1] родился в Петербурге в 1883 г. В 1901 году он поступил в Петербургский университет и в 1907 г. окончил романо-германское отделение историко-филологического факультета.

Александр Александрович учился у А. Н. Веселовского, романиста и основоположника русской испанистики Д. К. Петрова, германиста Ф. А. Брауна и В. Ф. Шишмарева. А. Н. Веселовский предложил ему тему дипломной работы — о стихотворных новеллах («лэ») Марии Французской. Так А. А. Смирнов начал изучение старофранцузской поэзии, ставшей его первой научной специальностью. Благодаря Д. К. Петрову Александр Александрович заинтересовался испанской литературой, ставшей его второй специальностью.

В те времена командировки за рубеж для усовершенствования знаний считались обязательными. Александр Александрович совершил научные поездки в Париж, в Италию, в Испанию, а также в кельтскую Бретань и Ирландию. В Париже А. А. Смирнов стажировался еще в студенческие годы, а в 1911—1913 гг. в качестве аспиранта Петербургского университета находился там в двухлетней научной командировке. Он посещал лекции и семинары во всех крупнейших научных центрах: в Сорбонне, Со11ège de France, Éсо1е des hautes études, Éсоlе des Chartes. Там Александр Александрович занимался у специалистов по французской и романской филологии и получил прекрасную филологическую подготовку.

Занятия Александра Александровича французскими рыцарскими романами и новеллами артуровского цикла привели его к первоисточникам так называемых «бретонских сюжетов» в старофранцузской поэзии — к литературе и фольклору кельтских народов. Он начал изучать кельтологию, а также древнеирландский и древневаллийский языки. Александр Александрович добился больших успехов в этой области, и знаменитый французский исследователь Арбуа де Жюбанвиль привлек его к совместной работе над французским переводом саги «Похищение быка из Куальнге». Также А. А. Смирнов был в Париже в течение двух лет ученым секретарем редакции «Revue celtique», крупнейшего международного журнала по кельтологии. С целью дальнейшего усовершенствования в своей третьей научной специальности он отправился в Ирландию, в Дублин и занимался в Ирландском национальном университете у ирландских кельтологов О’Бергина, Беста и др. Александр Александрович не ограничился изучением древних кельтских языков и провел лето 1907 г. в Бретани, изучая живой бретонский язык, бродя по деревням и выезжая на рыбную ловлю с бретонскими рыбаками.

Работы А. А. Смирнова по кельтологии печатались в авторитетных французских журналах и сделали имя русского ученого широко известным среди его коллег по специальности за рубежом. Александр Александрович стал основоположником изучения кельтских языков и литератур в Ленинградском университете. Он читал специальные курсы по введению в кельтологию, древнеирландскому эпосу и древнеирландскому языку. А. А. Смирнов перевел на русский язык классическую книгу Льюиса и Педерсена «Краткая сравнительная грамматика кельтских языков» (1954). Следует также отметить его замечательный перевод «Ирландских саг» с обширным научным предисловием и комментарием. Этот перевод ввел ирландский эпос в обиход преподавания нашей высшей школы и стал настоящим культурным и поэтическим открытием.

С 1913 по 1958 г. А. А. Смирнов преподавал в Петербургском (Ленинградском) университете. Сперва он был доцентом, а затем профессором кафедры романской филологии и зарубежной литературы. Одновременно с 1935 по 1950 г. он работал в Пушкинском Доме А Н СССР.
Александр Александрович читал курсы по старофранцузскому, староиспанскому и провансальскому языкам, по исторической грамматике французского и испанского языка, по введению в романскую филологию и вульгарной латыни, по кельтологии, по средневековой французской литературе и итальянскому Ренессансу, по испанской литературе, по Шекспиру, по истории западноевропейских литератур Средних веков и Возрождения, по теории и практике художественного перевода. Он также руководил аспирантами по романистике и различным разделам истории зарубежных литератур.

Александр Александрович принимал участие в создании общего курса истории западноевропейских литератур. Он написал основные главы коллективного учебника «История зарубежной литературы (Средние века и Возрождение)», охватывающие общее развитие средневековой литературы, латинскую, кельтскую и романскую литературы этого периода, французское и испанское Возрождение, а также раздел о Шекспире.

А.А. Смирнов был автором и редактором коллективной монографии «История французской литературы» (т. I, 1946). Он разработал плана первого тома, написал большинство глав по французскому Средневековью и общую характеристику литературы французского Возрождения.

В 1930-е годы Александр Александрович занимался исследованием произведений Шекспира. Шекспироведение становится его четвертой научной специальностью. Вышедшие под его редакцией собрания сочинений Шекспира являются образцовыми по полноте и точности комментария. В 1934 г. была опубликована книга А. А. Смирнова «Творчество Шекспира». Эта книга издана на английском языке в США и частично переведена на немецкий язык.

Для Александра Александровича наука не являлась замкнутым миром, а всегда была тесно связана с общественной жизнью. Он был не только историком литературы, но и писателем, активным участником литературных собраний, сотрудником литературных журналов, автором рецензий и критических статей, посвященных классической и современной литературе, а также членом Союза писателей. А. А. Смирнов горячо любил родную литературу. Наиболее ярко это проявилось в ответственной и плодотворной работе в качестве переводчика и редактора художественных переводов с французского, испанского, итальянского и английского языков.

Александр Александрович начал работать редактором и был членом редакционной коллегии издательства «Всемирная литература». А. А. Смирнов в течение всей жизни уделял большое внимание переводческой деятельности. Он писал о задачах художественного перевода и охотно делился опытом своей редакционной работы. В Ленинградском отделении Союза писателей он руководил семинаром по художественному переводу. Его учениками были выдающиеся переводчики и писатели, а также филологи разных поколений. Значение этой деятельности Александр Александрович определил так: «Много работал над тем, чтобы обеспечить читателя вполне точными, удовлетворительными в художественном отношении и научно организованными изданиями западноевропейских классиков, редактируя переводы их и организуя комментарий».

Из этого обширнейшего репертуара мы можем перечислить лишь главное: «Ирландские саги», роман о Тристане и Изольде (в переложении Ж. Бедье), старофранцузские стихотворные повести («Окассен и Николет» и «Мул без узды»), «Песнь о Роланде», «Песнь о моем Сиде», «Неистовый Роланд» Ариосто, «Гаргантюа и Пантагрюэль» Рабле, «Опыты» Монтеня, сочинения Шекспира, «Дон Кихот» Сервантеса (совместно с проф. Б.А. Кржевским), новеллы Лопе де Вега, драмы Корнеля, «Поэтическое искусство» Буало, собрание сочинений Мольера (совместно с С.С. Мокульским), избранные сочинения Дидро, комедии Гольдони, сочинения Мериме, собрание сочинений Стендаля (в сотрудничестве с проф. Б.Г. Реизовым), лирика и драмы Виктора Гюго, избранные сочинения Мопассана, новеллы Анатоля Франса, сочинения Анри де Ренье и др.

Незадолго до смерти Александр Александрович перевел роман Лафонтена «Любовь Психеи и Купидона». Книга эта увидела свет в серии «Литературные памятники».

Рассказ об Александре Александровиче был бы неполным, если не вспомнить его как замечательного шахматиста. А. А. Смирнов был сильным шахматистом первой категории. В 1912 году был чемпионом Парижа по шахматам, в 1920-х годах был ключевым сотрудником журнала «Шахматный листок». Кроме того, его перу принадлежит книга «Красота в шахматной партии» (1925). Его талант переводчика послужил и высокому шахматному искусству: именно Александр Александрович перевёл на русский язык книги Х. Р. Капабланки «Моя шахматная карьера», Р. Рети «Учебник шахматной игры», С. Г. Тартаковера «Уроки шахматной стратегии», М. Эйве «Самоучитель шахматной игры», К. Торре «Как формируется шахматист».

[1] В. М. Жирмунский. Избранные труды. Из истории западноевропейских литератур, Ленинград, 1981. С.280−286.

Одной из крупнейших фигур в российской филологической науке ХХ в. является выдающийся ученый доктор филологических наук, профессор Михаил Иванович Стеблин-Каменский, патриарх отечественной школы скандинавистики, не только написавший большое количество первоклассных работ, но и создавший на берегах Невы центр по изучению языка и культуры скандинавских стран, который пользуется широким международным авторитетом. Влияние ученого на развитие скандинавских исследований как в нашей стране, так и за рубежом огромно.

Вся жизнь М.И. Стеблин-Каменского связана с Санкт-Петербургом — Ленинградом. Здесь он родился 11 сентября 1903 г. в семье служащего. В 1927 г. он закончил курсы английского языка и начал преподавать его в Политехническом институте и других вузах. Одновременно он сотрудничал с Издательством Академии Наук, где занимался словарной работой. В предисловии к "Англо-русскому словарю" В. К. Мюллера и С. К. Боянуса, вышедшему в 1931 г., он упоминается как один из работавших над этим словарем. Позже, в 1939 г., он закончил экстерном филологический факультет Ленинградского университета по специальности «английский язык».

Перед самой войной М.И. Стеблин-Каменский был принят в очную аспирантуру Института русской литературы Академии Наук (Пушкинский дом). Весь период блокады Ленинграда он провел в городе. В его архиве сохранилась справка, где жилищная контора подтверждает тот факт, что он жив. В составе подразделения, охранявшего Пушкинский Дом, он охранял бесценные архивные и музейные сокровища Пушкинского дома и одновременно в суровую блокадную зиму 1942−1943 гг. писал кандидатскую диссертацию, которая называлась «К вопросу о развитии древнеанглийского поэтического стиля (субстантивный эпитет в древнеанглийской поэзии)».

Филологический факультет Ленинградского университета был эвакуирован частично в Саратов, частично в Ташкент. В Ташкенте состоялась защита его кандидатской диссертации, естественно, in absentia — в отсутствие диссертанта. Это допускалось тогда для лиц, находившихся на фронтах Великой Отечественной войны, а блокированный Ленинград приравнивался к фронту. Полномочным представителем диссертанта был профессор, позднее академик Владимир Федорович Шишмарев. Очевидцы этой удивительной защиты впоследствии рассказывали, что в тот момент, когда слово по процедуре должны были предоставить диссертанту, в зале внезапно погас свет. «Ну, вот, это значит, что Михаил Иванович здесь среди нас», — с улыбкой сказали присутствующие. Возможно, так оно и было. Во всяком случае, читавшие замечательную книгу М.И. Стеблин-Каменского «Мир саги», переведенную на многие языки мира, наверняка запомнили последнюю главу «Стоит ли возвращаться с того света?" — о беседе, которую автор книги однажды ночью, находясь в гостинице в исландской столице Рейкьявике, имел с привидением.

Изучая древнеанглийскую поэзию, М.И. Стеблин-Каменский всерьез заинтересовался и древнескандинавской поэзией: произведениями скальдов «Старшей Эддой», «Младшей Эддой», затем прозой — родовыми сагами, а позже не только древней литературой, но и современными языками стран Скандинавии. И этот интерес никогда больше не покидал его. В 1945 г. он стал докторантом филологического факультета Ленинградского университета. С этого времени вся его жизнь была неразрывно связана с факультетом и университетом. В 1946 г. в возрасте 43 лет он опубликовал свой первый научный труд, который положил начало удивительно плодотворному научному творчеству, так что можно подумать, что речь идет не об одном исследователе, а о большом коллективе.

В 1948 г. он защитил докторскую диссертацию на тему «Поэзия скальдов». Он стал доцентом, затем профессором на скандинавском отделении. В 1950 г. он был назначен заведующим кафедрой германской филологии, которая в тот момент включала немецкое и скандинавское отделения. В 1955 г. к этой же кафедре была присоединена кафедра английской филологии.

В 1958 г. произошла большая реорганизация филологического образования в городе. Филологический факультет ЛГУ включил в себя бывший 1-й педагогический институт иностранных языков (1-й ИНЯЗ). Количество студентов увеличилось, пришли новые преподаватели. Большая кафедра германской филологии разделилась на три. Именно М. И. Стеблин-Каменский был инициатором того, чтобы впервые в отечественной высшей школе возникла особая кафедра скандинавской филологии. Он руководил этой кафедрой последующие двадцать лет.

Преподавание шведского языка в университете — также впервые в стране — началось раньше, еще в 1935 г. Затем в 1945 г. появилось норвежское, а в 1947 г. датское отделения. Но надо признать, что в значительной степени обучение студентов первоначально состояло в изучении практического языка соответствующей страны. Благодаря деятельности М.И. Стеблин-Каменского неизмеримо возрос теоретический уровень преподавания всех предметов в области скандинавистики. Кафедра скандинавской филологии превратилась вскоре в один из крупнейших европейских центров не только по преподаванию, но и по глубокому научному изучению скандинавских языков, а также культуры стран Скандинавии.

В 1972 г. по инициативе и под руководством М.И. Стеблин-Каменского на кафедре открылось также нидерландское отделение (нидерландский, или голландский, язык, как известно, не принадлежит к числу скандинавских), деятельность которого направлял В. П. Берков.

За все годы преподаватели — скандинависты и нидерландисты — подготовили более 600 квалифицированных специалистов по четырем основным специальностям. Среди отделений нет отделения современного исландского языка. Все студенты-скандинависты изучают только древнеисландский язык и древнескандинавскую литературу. Но отдельные выпускники в индивидуальном порядке овладели и современным исландским языком.

На протяжении трех с лишним десятков лет несколько поколений студентов слушали увлекательные лекции М.И. Стеблин-Каменского, участвовали в работе его многочисленных семинаров, посещали практические занятия. Под его руководством они приобретали навыки самостоятельной научной работы, писали курсовые и дипломные сочинения. Несколько десятков молодых ученых под его руководством защитили кандидатские диссертации по многим языкам, как скандинавским, так и нескандинавским, а также по древнескандинавской литературе. Некоторые из этих ученых впоследствии стали докторами филологических наук. Он был мудрым руководителем преподавательского коллектива. До сих пор на кафедре в сложных случаях преподаватели говорят: «Что сказал бы в такой ситуации Михаил Иванович?» и поступают соответствующим образом.

Все годы М.И. Стеблин-Каменский много и плодотворно работал в различных областях филологии. Два длительных периода он одновременно с работой в университете был также научным сотрудником Ленинградского отделения Института языкознания Академии Наук. Он скончался 17 сентября 1981 г.
Начиная с 1963 г., когда состоялась первая из ряда советских научных конференций по комплексному изучению истории, экономики, языка и культуры скандинавских стран и Финляндии, он был одним из инициаторов и одним из главных и наиболее авторитетных участников этой и всех последующих конференций. Причем его выступления всегда были не только глубоки по содержанию, но увлекательны и блестящи по форме. Известный факт: защита диссертаций, где одним из оппонентов был Михаил Иванович, всегда была очень многолюдной, потому что каждый раз он выступал с интересным, абсолютно нетривиальным отзывом.

Международное признание пришло к М.И. Стеблин-Каменскому в период, когда советские ученые не были избалованы поездками за рубеж. Были случаи, когда, несмотря на получение приглашения по научной линии для поездки в какую-то страну, он не получал разрешения на выезд. Но его работы были уже известны в мире: его статьи публиковались в наиболее известных иностранных журналах, а сам он состоял челном редколлегий нескольких из них. Фактом международного признания было также то, что он был избран почетным доктором — doctor honoris causa — двух зарубежных университетов: Стокгольмского в Швеции в 1969 г. и Исландского в Рейкьявике в 1971 г. Самой большой его любовью была заброшенная в волны Атлантики Исландия с ее удивительной средневековой культурой.

Научное наследие М.И. Стеблин-Каменского велико по объему и многообразно по содержанию. Выдающийся лингвист, он опубликовал многочисленные работы по скандинавскому языкознанию, в том числе книги «История скандинавских языков» (М.; Л., 1953), «Древнеисландский язык» (М., 1955), «Грамматика норвежского языка» (М.; Л., 1957). Они до сих пор востребованы читателями, совсем недавно вышли переиздания этих книг. Следует отметить, что они используются не только филологами-скандинавистами, но и специалистами по самым разным языкам, поскольку содержат оригинальные общеграмматические концепции. Он умел увидеть слабости и противоречия существующей теории и предложить свое нетривиальное решение.

Одним из первых среди отечественных филологов он обратился к изучению проблем фонологии на материале истории скандинавских языков, опубликовал многочисленные статьи, впоследствии собранные в книге «Очерки по диахронической фонологии скандинавских языков» (Л., 1966). Выводы, сделанные на материале этих языков, привлекли внимание фонологов мира.

Человек острого ума он умел увидеть даже, казалось бы, хорошо изученные вопросы с неожиданной, новой стороны и на конкретном материале поставить проблемы, интересные филологам разных специальностей. Итогом его общелингвистических размышлений стала книга «Спорное в языкознании» (Л., 1974).

Широко известны его замечательные исследования по средневековой литературе и культуре: «Культура Исландии» (Л., 1967), «Мир саги» (Л., 1971), «Миф» (Л., 1976), «Историческая поэтика» (Л., 1978), «Древнескандинавская литература» (Л., 1979) и посмертно изданная работа «Становление литературы» (в книге «Мир саги. Становление литературы». Л., 1984). Переводы этих книг выпущены в Дании, Исландии, Норвегии, США, Чехословакии, Эстонии и Японии. Самое удивительное, что книги, посвященные исландской литературе, изданы даже в Исландии — стране, которая очень хорошо знает, любит и изучает свою средневековую литературу. Это значит, что в своих книгах автор сумел сказать нечто такое, что исландские ученые не смогли сказать сами.

Благодаря его многолетней неутомимой деятельности российская читающая публика познакомилась с крупнейшими памятниками древнеисландской литературы. Несколькими изданиями вышли на русском языке крупнейшие родовые саги. Невероятно трудна для перевода поэзия средневековых поэтов — скальдов. М.И. Стеблин-Каменский мог бы, вероятно, ограничиться публикацией собственных статей об этой поэзии. Но он сумел найти переводчиков, увлечь их и в результате издать томик с образцами удивительной древней поэзии. Одно из самых выдающихся произведений древней мировой литературы, получившее традиционное, хотя и исторически неправильное название «Старшая Эдда», ранее на русском языке существовало только фрагментарно, в очень старых, весьма несовершенных переводах. В 1960-х годах был выпущен первый полный перевод этого памятника.

Два творения великого исландца Снорри Стурлусона «Младшая Эдда» и сборник королевских саг «Круг земной» теперь тоже существуют в русском переводе. Дольше всего в народной традиции Скандинавии сохранялись народные баллады — они теперь переведены на русский язык. Все названные издания выходили по инициативе М.И. Стеблин-Каменского, под его редакцией, с его статьями и комментариями, а во многих случаях и с его переводами. Он был очень тонко чувствующим и умело передающим на русском языке стиль древних авторов.

М.И. Стеблин-Каменский опубликовал в общей сложности около полутора сотен работ (не считая тезисов, программ и других мелких работ), написанных просто, живо и остроумно. Полностью сохраняя новаторское значение для науки, они в то же время открывали людям, далеким от науки, увлекательный мир культуры других стран и эпох. Филологический факультет Санкт-Петербургского университета издал в 2003 г. к 100-летию со дня рождения ученого огромный том его важнейших (не всех) работ, на которые существует устойчивый спрос филологов различных специальностей.

Михаил Иванович Стеблин-Каменский был выдающимся ученым, блестящим лектором и мудрым наставником начинающих исследователей, неутомимым популяризатором древнескандинавской литературы. Все, лично знавшие его, единодушно признают, что он был исключительно яркой и разносторонней личностью.

Б. С. Жаров. По материалам очерка, опубликованного в книге: Philologica Scandinavica: Сборник статей к 100-летию со дня рождения М. И. Стеблин-Каменского / ред. Б. С. Жаров. СПб.: Филол. ф-т СПбГУ, 2003. С. 5−7.

Татьяна Викторовна Строева (Сокольская), выдающийся ученый, германист и общий языковед, один из основоположников германистической школы Ленинградского университета, родилась 27 (14) июля 1907 в Санкт-Петербурге. Отец, Виктор Александрович Сокольский, был профессором строительных искусств в Инженерной Академии. После ранней смерти отца в 1913 г. мать, Екатерина Григорьевна (урожденная Синягина), вышла замуж за Александра Александровича Саткевича, профессора той же Академии, позднее — члена корреспондента Академии Наук, начальника НИО Института Гражданского флота, профессора Ленинградского университета. Отчим и мать, сыграли решающую роль в воспитании Тани Сокольской и в становлении ее как личности.

В 1924 году Татьяна Сокольская окончила 15-ю трудовую школу (бывшую Тенишевскую гимназию) и осенью того же года поступила на Романо-германское отделение факультета языка и материальной культуры Ленинградского государственного университета, будущий филологический факультет. В написанной в 30-х автобиографии Т. В. Строева говорит о своих университетских учителях: «во время прохождения курса занималась у проф. В. М. Жирмунского (по истории немецкого языка, истории немецкой литературы, немецкой диалектологии), проф. В. А. Брима (по истории языка), проф. Л. В. Щербы (по общей фонетике, экспериментальной фонетике, немецкой фонетике), проф. Л. П. Якубинского (по введению в языкознание, новому учению о языке), проф. Толстого (по истории античной литературы), доц. О. Н. Никоновой и Э. Клейненберга (по современному немецкому языку) и др.».

Важнейшую роль в становлении Т. В. Строевой как германиста сыграло ее участие в изучении немецких колоний на территории СССР, проводившемся в организованном В. М. Жирмунским в 1924 году «Ленинградском центре по изучению немецких поселений в России». В той же автобиографии читаем: «Еще учась в Университете, я три раза (в 1927, 1928 — зимой и весной) в качестве студенческой практики ездила в немецкие поселения Союза (Конотопский и Кингисеппский районы) с целью диалектологического и фольклорного их обследования. По окончании Университета я продолжала эту работу, участвуя в научных экспедициях по заданиям Наркомпроса (в 1928 г. в Крым и Закавказье, в 1930 г. в Днепропетровск). Результатом этих обследований явилась моя (совместная с Л. Р. Зиндером) статья, напечатанная в 1930 г. в немецком журнале, о верхнегессенском говоре села Белые Вежи Конотопского района. В этой первой своей статье я давала историческую характеристику описываемого говора, определяла на основании лингвистических и исторических данных родину его, устанавливала основные линии его развития в специфических условиях колониального говора».

После блестящей защиты дипломной работы, написанной по материалам экспедиций в немецкую колонию Белые Вежи, и окончания университета Татьяна Сокольская была в октябре 1928 г. зачислена внештатным научным сотрудником в Институт истории искусств и работала там в Архиве немецкой народной песни по каталогизации материалов и библиографии. С 1930 г. работа в Архиве продолжалась уже в Государственном Институте речевой культуры, куда Т. Сокольская была зачислена штатным научным сотрудником 2-го разряда. В те же годы она принимала участие в бригаде по изучению терминов, обозначающих сельскохозяйственных животных и работала в Кабинете диалектологии по разработке материалов для диалектологических анкет, разосланных в немецкие колонии Украины в целях создания немецкой диалектологической карты Украины, а также в методической бригаде Ленинградского научно-исследовательского института языкознания, составлявшей учебник русского языка для иностранных рабочих (по заданию Учпедгиза) и в методической бригаде по составлению программы преподавания родного языка в немецкой национальной школе Ленинградской области. В сборнике, напечатанном немецкой секцией Института (Вопросы немецкой грамматики в историческом освещении. Учпедгиз, 1935) были напечатаны статьи Т. Сокольской «Немецкое склонение» и «Сложно-подчиненное предложение в немецком языке».

В сентябре 1934 г. Т. В. Строева начала работу над кандидатской диссертацией «Развитие системы подчиняющих союзов в немецком языке». В ней был проработан обширный языковой материал древних памятников немецкого языка и установлены основные принципы развития союзов подчинения на различных этапах языковой истории. Диссертация была защищена в 1936.

Одновременно с научной работой, Т. В. Строева вела педагогическую. В год окончания Университета, 1928 г., она была зачисления ассистентом по кафедре иностранных языков в Ленинградском государственном университете и была лектором юридического факультета, а с 1935 года — ответственным преподавателем по биологическому факультету. В 1928 и 1929 гг. работала также преподавателем на Государственных Фонетических курсах, с 1932 по1935 руководила занятиями немецким языком аспирантов Государственного Института речевой культуры (ИРК) и Ленинградского Института филологии и лингвистики (ЛИФЛИ). С 1935 года началась ее преподавательская деятельность на отделении немецкого языка, которая — с перерывом на время войны — продолжалась четыре десятилетия, до 1975 года. В сентябре 1935 г. ей было поручено чтение в ЛИФЛИ курса готского языка для германистов IV курса. Закончив его в январе 1936 г., она приступила к ведению там же курса древневерхненемецкого языка. Одновременно с этим руководила занятиями по истории немецкого языка для подготовки к кандидатскому экзамену преподавателей немецкого языка. Позднее Татьяна Викторовна, уже будучи доцентом (с 1945 г.) и профессором (с 1952 г.) кафедры германской филологии Ленинградского университета, читала лекции по теоретической грамматике, лексикологии, диалектологии и истории немецкого языка, вела семинарские занятия, руководила аспирантами. Она была блестящим лектором, педагогом по призванию, строгим и взыскательным, ее лекции отличались особой стройностью и последовательностью изложения материала, безупречной точностью и надежностью.

И научная, и педагогическая деятельность Т. В. Строевой проходила в самом тесном творческом союзе и личной дружбе с другим выдающимся языковедом и германистом — Львом Рафаиловичем Зиндером (1904−1995). Таня Сокольская и Лев Зиндер встретились в 1924 году в день зачисления их на первый курс Романо-германского отделения Ленинградского университета в группе В. М. Жирмунского и не расставались до преждевременной кончины Т. В. Строевой. Совместно ими были созданы 5 капитальных трудов по грамматике и истории немецкого языка, которые и сейчас являются основой образования германистов в нашей стране, а также большое количество статей. Характерно, что первая печатная работа выпускников Университета, напечатанная в 1930 году по рекомендации Жирмунского в одном их самых авторитетных немецких филологических журналов, была совместной.

Уже в 1938 году молодые германисты создают и публикуют совершенно оригинальный и новаторский труд под названием «Научная грамматика немецкого языка» (Ленинград, 320 с.). Эта было первое теоретическое синхроническое описание грамматического строя немецкого языка, в котором были заложены основы теории грамматических категорий. Книга была переиздана в 1941 под названием «Современный немецкий язык» (2-ое издание, исправленное и дополненное, Ленинград, 1941, 360 с.), под которым оно и вошло в историю отечественной германистики. В существенно расширенном переиздании 1957 года (Современный немецкий язык. 3-е переработанное издание. Москва. 1957. 420 с.) содержится комплексное описание немецкого языка как синхронической системы и как результата его исторического развития. За прошедшие после этого полвека учебник не утратил своей научной и методической ценности. То же можно сказать и об опубликованном в 1962 году «Пособии по теоретической грамматике и лексикологии немецкого языка».

В 1945−49 гг. Т. В. Строева была докторантом Института языка и мышления Академии Наук СССР, в 1951 г. ей была присвоена ученая степень доктора филологических наук за диссертацию «Модальность косвенной речи в немецком языке».

В 60-годы Зиндер и Строева обращаются к истории немецкого языка и создают — одно за другим — фундаментальные теоретические учебные пособия по истории немецкого языка: «Историческая фонетика немецкого языка» (Москва-Ленинград, 1965) и «Историческая морфология немецкого языка» (Москва. 1968.), а также примыкающий к ним Практикум по истории немецкого языка на немецком языке — Einführung in das Studium der deutschen Sprachgeschichte (Ленинград, 1977).

Большое место в совместных работах Зиндера и Строевой занимают статьи, посвященные их учителю, Виктору Максимовичу Жирмунском. Это статья 1964 года «В. М. Жирмунский как учитель» в сборнике «Проблемы сравнительной филологии», опубликованная еще при жизни учителя, статья «В. М. Жирмунский как полевой диалектолог» (Проблемы ареальных контактов и социолингвистики. Ленинград, 1978), вышедшая в свет уже после его смерти, а также осуществленная в 1999 году Л. В. Бондарко публикация доклада «Институт речевой культуры и советское языкознание 20−30 годов» (Язык и речевая деятельность, т.2. С.-Петербург, 1999, с. 206−211), прочитанного в 1971 г. на юбилейной сессии Института языкознания, в котором Л. Р. Зиндер и Т. В. Строева с большой теплотой и глубочайшим уважении рассказывали о Жирмунском и других своих учителях.

В 1975 году Т. В. Строева оставила педагогическую работу в университете. К концу 70-х годов относится ее работа над «Воспоминаниями», которые, к сожалению, были доведены лишь до 1928 года. Скончалась Татьяна Викторовна 13 марта 1981 года.

Составитель списка опубликованных работ Т. В. Строевой не может удержаться от впечатления, что целый ряд ее глубоких и оригинальных идей остался невоплощенным. Она не успела опубликовать свои блестящие лекции по грамматике и лексикологии. В ее научном архиве хранятся богатейшие материалы по словарю ранненововерхненемецкого языка — коллективном проекте, в котором она играла активную, а возможно и руководящую роль. К счастью, ученики Татьяны Викторовны смогли восстановить по рукописям ее курс «Немецкой диалектологии», который был опубликован посмертно, в 1985 году.

В памяти учеников Татьяна Викторовна останется как Учитель высочайших нравственных качеств и непререкаемого научного авторитета.

Н. Д. Светозарова

Свыше шестидесяти лет работал В. Ф. Шишмарев на поприще романской филологии как выдающийся ученый-исследователь и как преподаватель высшей школы, имя которого было широко известно в стране и за рубежом. Воспитанник филологической школы Петербургского — Ленинградского университета, ближайший ученик академика А. Н. Веселовского, продолжавший свое научное образование во Франции и в Италии, В. Ф. Шишмарев с 1901 г. работал без перерыва в Петербургском — Ленинградском университете, профессором, заведующим кафедрой романо-германской, потом романской филологии, был первым деканом восстановленного в 1933 г. филологического факультета. В 1911 г. В. Ф. Шишмарев защитил в Петербургском университете магистерскую, в 1915 г. — докторскую диссертации.

В 1924 году В. Ф. Шишмарев был избран членом-корреспондентом, в 1946 г. действительным членом Академии наук СССР.
Первые научные работы В. Ф. Шишмарева были посвящены вопросам исторической поэтики, поставленным в русской и европейской науке трудами его учителя академика А. Н. Веселовского. Вслед за Веселовским, В. Ф. Шишмарев устанавливает в этих работах народное происхождение основных жанров и форм средневековой европейской литератур, привлекая для обоснования своих положений широкий сравнительный материал фольклора западноевропейских и славянских народов.

Магистерская диссертация В. Ф. Шишмарева «Лирика и лирики позднего средневековья. Очерки по истории поэзии Франции и Прованса» (Париж, 1911) значительно шире своего заглавия, она захватывает и классический период старофранцузской лирической поэзии, ее формы и ее идейное содержание. Продолжая и расширяя линию своих более ранних работ, автор выступает здесь против тех антидемократических течений зарубежной науки конца ХIХ-начала ХХ в., которые в принципе отрицали всякую роль народного творчества в формировании художественной литературы. По основной теме это исследование посвящено мало изученной в то время переломной эпохе французской поэзии на грани средневековья и Возрождения. Отстаивая самостоятельное значение этой эпохи, В. Ф. Шишмарев показывает борьбу новых идей и форм, выдвинутых новым общественным классом — городской буржуазией, со старыми, в значительной мере эпигонскими традициями рыцарской литературы.
С темой магистерской диссертации связано и осуществленное в эти годы В. Ф. Шишмаревым двухтомное издание стихотворений французского поэта XIV в. Гильома де Машо с обширной вступительной статьей на французском языке. Сделанное по рукописям, образцовое по своей филологической тщательности, издание было удостоено Французской академией премии Сентура.

Следует отметить его публикации средневековых романских текстов из советских рукописных собраний, прежде всего описания и издания старофранцузских рукописей Ленинградской государственной публичной библиотеки, в которой он работал в должности главного библиотекаря (1923−1930). В специальных исследованиях, посвященных рукописям, входившим в состав библиотеки Рене Анжуйского, В. Ф. Шишмарев впервые установил авторство и происхождение целого цикла произведений старофранцузской поэзии, сохранившихся в наших рукописных фондах и прежде неправильно приписываемых самому королю Рене. От работ, посвященных позднему средневековью, В. Ф. Шишмарев перешел к французскому и итальянскому Возрождению. Литература раннего периода французского Ренессанса является темой его докторской диссертации «Клеман Маро» (1915). В этой книге на основе архивного, частично неизданного материала воссоздана биография этого первого выдающегося поэта французского Ренессанса на фоне общественных и культурных течений эпохи, участником которых был Клеман Маро. Из других представителей французского Возрождения внимание В. Ф. Шишмарева привлекали Ронсар и Рабле; специальный этюд он посвятил отражению пародийной книги о Гаргантюа в русской литературе XVIII в.

Из литературы итальянского Возрождения В. Ф. Шишмарев как исследователь интересовался в особенности новеллистикой. Под его редакцией и с его вступительной статьей неоднократно переиздавался классический перевод «Декамерона Боккаччо», принадлежащий перу его учителя акад. Веселовского. В. Ф. Шишмарев перевел с итальянского книгу новелл Ф. Саккетти (в 1962 в серии «Литературные памятники»). Вступительная статья к этому переводу развернулась в обширное самостоятельное исследование, в котором творчество новеллиста ставится в связь с широкой демократической струей в итальянской литературе эпохи Возрождения.

Вопрос о народных корнях средневековой литературы продолжал быть предметом научного интереса В. Ф. Шишмарева и в более позднее время. В конце 1920-х гг. он предпринял ряд специальных монографических исследований, посвященных отдельным памятникам старофранцузского героического эпоса, из которых напечатана только обширная статья о Рауле де Камбрэ. Исследования советского ученого по своим методологическим установкам направлены против узко националистической и клерикальной теории известного французского медиевиста Жозефа Бедье, который рассматривал французские народные героические эпопеи, созданные жонглерами по заказу монастырей. В. Ф. Шишмарев в результате тщательной филологической проверки всей аргументации Бедье опровергает на обширном материале исторических, лингвистических и литературных фактов теорию французского ученого, завоевавшую широкое признание на Западе и одно время имевшую сторонников и в русской науке.

Романские литературы, предмет своей непосредственной специальности, В. Ф. Шишмарев всегда рассматривал в широких сравнительно-исторических связях. Поэтому его интересы никогда не ограничивались романскими литературами.

Еще на университетской скамье он много занимался литературой и фольклором скандинавских народов. Сравнительному изучению эпоса посвящена его программная статья «Эпос», написанная в молодые годы совместно с академиком Веселовским для Энциклопедического словаря Брокгауза-Ефрона (1904, т. 80). К тем же годам относится обширная рецензия на работы так называемой «финской школы» по изучению эпоса «Калевала». К юбилею Шота Руставели вышла его работа, посвященная национальной эпопее грузинского народа («Шота Руставели. Несколько параллелей и аналогий», 1938).
Подобно всем представителям старшего поколения филологов, как романо-германистов, так и славистов, В. Ф. Шишмарев получил в университете комплексное образование, одновременно литературоведческое и лингвистическое, и позднее всегда отстаивал необходимость для полноценного филолога хорошей подготовки по обоим тесно между собой связанным аспектам своей специальности. Сам В. Ф. Шишмарев, как исследователь исключительно разносторонний по своим знаниям и научным интересам, одновременно с изучением романских литератур работал не менее активно и в области романского языкознания. К ранним его опытам в этой области относится серия «Историко-литературных и этимологических заметок» (1906−1907), посвященных истории слов в связи с историей культуры и литературы.

Еще в конце 1920-х гг. В. Ф. Шишмарев предпринял систематическое обследование романских диалектов на территории СССР. Описанию этого нового для науки лингвистического материала он посвятил несколько этюдов. Не ограничиваясь лингвистической проблематикой, В. Ф. Шишмарев тогда же занялся изучением истории романской колонизации в России и на основе архивных материалов подготовил обширный исторический труд «Романские поселения в СССР». Эти исследования прочно связали В. Ф. Шишмарева после войны с Молдавской ССР. Он взял на себя научное шефство над лингвистическим сектором Молдавского филиала Академии наук, сотрудники которого являлись в большинстве его учениками.
В дни борьбы испанского народа против фашистской интервенции В. Ф. Шишмарев работал над «Очерками по истории языков Испании» (М.-Л., 1941) книгой, которая дает на широкой культурно-исторической основе исчерпывающую историю испанского языка и связанных с ним других романских языков и наречий Пиренейского полуострова (итальянского, галисийского, португальского), а также баскского как языка древнейшего доиндоевропейского населения страны.

В последние годы жизни В. Ф. Шишмарев написал монументальный трехтомный труд, посвященный истории французского языка от его зарождения в IX в. до конца XV в. т. е. до той эпохи, когда складывается норма французского общенационального языка: «Историческая морфология французского языка» (1952), «Книга для чтения по истории французского языка. IX—XV вв.» (1955) и «Словарь старофранцузского языка к „Книге для чтения“» (1955). Историческая грамматика построена на свидетельствах письменных памятников с учетом их диалектных различий; исключительное по полноте и разнообразию собрание старофранцузских текстов всех жанров и стилей, диалектов и периодов с тщательным лингвистическим, филологическим и историко-литературным комментарием, нередко имеющим характер специальных исследовательских экскурсов; наконец, обширный словарь к этим текстам с переводом слов на современный французский и на русский языки, с примерами употребления и этимологиями, которые представляют в многочисленных спорных случаях результат отбора и самостоятельных разысканий автора. За эти труды по истории французского языка академик В. Ф. Шишмарев, первый из советских филологов, в 1957 году был удостоен самой почетной награды того времени — звания лауреата Ленинской премии.

В годы Великой Отечественной войны он как истинный патриот включился в оборонную работу и выполнял ответственные задания по своей специальности, получившие высокую оценку в приказе военного командования Ленинграда. Эвакуированный вместе с другими членами Академии наук в Ташкент, он был назначен уполномоченным Президиума А Н и тем самым руководителем находившихся там многочисленных академических учреждений (1942- 1945). На этом ответственном посту он проявил неутомимую энергию, прекрасные организационные способности и повседневную человеческую заботу о людях, оторванных от дома, о которой с благодарностью вспоминали все сотрудники Академии наук, бывшие в то время в Ташкенте.

В течение 57 лет В. Ф. Шишмарев преподавал в Петербургском-Ленинградском университете, он был учителем нескольких поколений студентов, окончивших за это время романо-германское отделение филологического факультета, научным руководителем многих десятков аспирантов и преподавателей своей кафедры, а также аспирантов и докторантов академи ческих институтов. Опытный педагог, отечески внимательный и расположенный к своей аудитории, всегда готовый помочь своим ученикам советом, добрым словом, а где нужно и делом, В. Ф. Шишмарев неизменно пользовался их любовью и глубоким уважением.

В.М.Жирмунский вспоминает, что когда в 1908—1909 учебном году он впервые слушал в Петербургском университете курс В. Ф. Шишмарева, тогда еще молодого приват-доцента, читавшего курс по грамматике староитальянского языка с лингвистическим анализом), маленькая семья студентов и преподавателей романо-германистов насчитывала всего 20−25 человек. Сегодня романские языки в стенах Санкт Петербургского университета изучаются не только будущими филологами и лингвистами, но и студентами, осваивающими образовательные программы в области истории, социологии, философии, международных отношений, математики, медицины и т. д. Расширяется и круг преподаваемых романских языков. Помимо традиционных основных романских языков (испанский, французский, португальский, итальянский и румынский), возрождается интерес к изучению и исследованию малых романских языков (ретороманского, ладинского, галисийского, сицилийского и др.), а также будущие филологи знакомятся с основами западноевропейской палеографии. Все это наглядно демонстрирует преемственность традиций широкого филологического образования, заложенных нашим выдающимся предшественником академиком В. Ф. Шишмаревым.

В.М.Жирмунский. Избранные труды. Из истории западноевропейских литератур, Ленинград, 1981. С.272−279.

Л. В. Щерба родился 20 февраля (5 марта) 1880 г. в семье инженера-технолога. В 1898 г., по окончании гимназии в Киеве, где тогда жили его родители, Лев Владимирович поступает на естественный факультет Киевского университета, но уже в следующем году переходит на историко-филологический факультет С.-Петербургского университета, чтобы посвятить себя в дальнейшем преподаванию русского языка и литературы, о чем мечтал с юношеских лет (так он писал в одной из автобиографий). В 1903 г. Л. В. Щерба кончает университет, и И. А. Бодуэн де Куртенэ, под руководством которого он занимался, оставляет его при кафедре сравнительной грамматики и санскрита. После сдачи магистерских экзаменов в 1906 г. Лев Владимирович получает командировку за границу и едет в Лейпциг, а затем в Северную Италию, где самостоятельно изучает в деревне живые тосканские диалекты. Затем во время осенних каникул 1907 и 1908 гг. едет в лужицкую языковую область и по совету И. А. Бодуэна де Куртенэ занимается изучением мужаковского диалекта лужицкого языка, являющегося таким образцом, в котором выявляется взаимное влияние немецкого и лужицкого. В конце 1907 г. и в 1908 г. Лев Владимирович живет в Париже и работает в лаборатории экспериментальной фонетики Ж. П. Руссло, изучая фонетику ряда языков и экспериментальные методы исследования. Одновременно с этим он накапливает экспериментальный материал и по фонетике русского языка для своей магистерской диссертации.

В 1909 г. Лев Владимирович возвращается в Петербург, избирается приват-доцентом Петербургского университета и одновременно становится хранителем кабинета экспериментальной фонетики (ныне лаборатория имени Л. П. Щербы), основанного еще в 1899 г. профессором С. К. Буличем, но находившегося в запущенном состоянии. Лев Владимирович вкладывает всю свою энергию и знания в развитие кабинета и добивается значительной дотации на приобретение необходимой аппаратуры и книг. С тех пор и до конца своей жизни, в течение тридцати с лишним лет, Л. В. неустанно развивает работу лаборатории, являвшейся его любимым детищем.

Годы с 1909 по 1916 были очень плодотворными в научной деятельности Л. В. Щербы. В 1912 г. он публикует и защищает магистерскую диссертацию «Русские гласные в качественном и количественном отношении», а в 1915 г. — докторскую «Восточнолужицкое наречие». В 1916 г. он избирается профессором Петроградского университета и находится в этой должности до эвакуации из Ленинграда в 1941 г. В этот период Л. В. участвует и в работе других учебных и научных учреждений, где он занимается организационной, педагогической и научной деятельностью, как-то: на курсах иностранных языков Бобрищевой-Пушкиной, в Петербургском учительском институте, на Бестужевских женских курсах, в Институте живого слова, в Институте истории искусств и др.

Начиная с молодых лет Лев Владимирович стремится соединить свои теоретические изыскания с практикой в разных ее аспектах, применить их для развития культурного строительства в нашей стране. Так, уже в 1914 г. он заботится о развитии языковой культуры студентов университета и организует кружок по изучению русского языка (среди участников его были С. Г. Бархударов, Ю. Н. Тынянов и др.), руководителем которого он был в течение нескольких лет. Лев Владимирович был связан также и со школой, сначала в качестве председателя педагогического совета, а после революции — директора 1-й единой трудовой школы Петроградского района. Как пишет в биографии Щербы его сын, «Лев Владимирович сознательно берет на себя административные обязанности: он ищет верных и широких возможностей влиять на организацию преподавания, на его характер». Это стремление его быть полезным в развитии образования прежде всего в средней, а затем и в высшей школе лежит в деятельности Льва Владимировича в течение всей его жизни.

Особо следует упомянуть деятельность Щербы. в 20-х годах в качестве организатора и руководителя различных курсов иностранных языков (фонетический институт практического изучения языков и др.). Лев Владимирович предполагал организовать в этом институте наряду с преподаванием разных других языков (западноевропейских и восточных) также и преподавание русского языка для нерусских. Л. В. вводит там преподавание иностранных языков по фонетическому методу и разрабатывает свою оригинальную систему.

Начиная с 20-х годов Лев Владимирович является бессменным председателем Лингвистического общества (естественного продолжения лингвистического отделения Неофилологического общества) и группирует вокруг себя лингвистов разнообразных специальностей. С 1923 по 1928 г. под редакцией Щербы выходит четыре выпуска сборника «Русская речь», задачей которого была популяризация лингвистики. В них принимали участие как ученые старшего поколения, например Д. Н. Ушаков, В. И. Чернышев и др., так и молодые, например С. Г. Бархударов, С. И. Бернштейн, В. В. Виноградов, Б. А. Ларин и др.

В 1924 г. Лев Владимирович избирается членом-корреспондентом Академии наук СССР, и с этого времени начинается его плодотворная деятельность в области теории составления словарей, завершающаяся в 1940 г. написанием труда «Опыт общей теории лексикографии».

Около 1930 г. Лев Владимирович занялся пересмотром своих общелингвистических положений, и результатом этого явилась статья «О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании», которой он придавал большое значение.

В 30-е годы Лев Владимирович продолжает заниматься словарной работой, пишет учебное пособие «Фонетика французского языка», но уделяет также большое внимание и исследованию различных вопросов грамматики, по преимуществу синтаксических, русского языка, что привлекало его еще в 20-е годы, когда он читал в Институте живого слова курс синтаксиса русского языка.

Продолжая свою многогранную деятельность и в Ленинградском университете, и в Академии наук, Лев Владимирович в то же время уделяет много времени вопросам культурного строительства. С чувством большой ответственности он принимает участие в написании учебников для средней школы, программ, в разработке вопросов орфографии и т. д. Еще в 1921 г. Л. В. активно участвует в строительстве национальных культур Союза ССР, помогает созданию письменности языка коми. А в конце 30-х годов Щербу привлекают к переводу графики различных языков с латинского на русский алфавит, и он — благодаря своей большой лингвистической эрудиции — дает глубокие, интересные заключения по таким проектам, как например печатающееся здесь впервые по сохранившейся рукописи «Мнение Л. В. Щербы о проекте кабардинского алфавита на основе русской графики».

В конце 30-х годов Лев Владимирович активно участвовал также в создании нормативной грамматики русского языка, подготавливаемой к изданию в АН СССР. Однако Щерба не успел закончить эту работу из-за эвакуации в начале войны в Нолинск, где он провел два года. Там он сотрудничает в Институте школ, а также в Институте дефектологии и др., эвакуированных из Москвы. В Нолинске же Лев Владимирович пишет «Теорию русского письма», которая осталась незаконченной, затем книгу «Основы методики преподавания иностранных языков» по плану Института школ (он написал только первую половину ее), статьи по методике преподавания языков и др.

В 1943 г. Лев Владимирович переезжает вместе с реэвакуирующимися институтами Наркомпроса в Москву и с головой уходит в научную, педагогическую и организационную деятельность в различных институтах и комитетах.

В сентябре 1943 г. Лев Владимирович избирается действительным членом Академии наук СССР, а в марте 1944 г. — действительным членом вновь созданной Академии педагогических наук СССР, в которой он становится во главе историко-филологического отдела.

Последним начинанием Щербы была организованная Диалектологической комиссией АН СССР диалектологическая конференция по северно-русским говорам в Вологде. Он был ее председателем и параллельно проводил для ее участников семинар по фонетике.

С августа 1944 г. Лев Владимирович серьезно заболел, хотя первые месяцы еще продолжал работать. 26 декабря 1944 г. он скончался.
Научное творчество Л. В. Щербы было очень разнообразным. Он писал и на общелингвистические темы, в частности общефонетические, и о различных аспектах отдельных языков (главным образом русского), и о звуковом строе языков (русского, французского), и о лексикографии, и о методике преподавания иностранных языков, и о графике и орфографии и т. д.

Охарактеризовать все это в одной небольшой статье, разумеется, невозможно. Поэтому авторы останавливаются только на тех проблемах, которые считают особенно значительными для характеристики Льва Владимировича как ученого-языковеда.

Широта лингвистических интересов, глубина и оригинальность развивавшихся Л. В. Щербой идей выдвинули его в первые ряды советских языковедов. Его общелингвистические взгляды были полное всего изложены им в статье «О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании», опубликованной к 1931 г., и в работе «Очередные проблемы языкознания», которую он не успел закончить и которая была напечатана уже после его смерти. Первая была результатом глубокого пересмотра Щербой унаследованной им от Бодуэна психологической трактовки языка и соответствующих методов его изучения. Пересмотр этот заключался не в прямой критике старых взглядов, а в поисках внутренних особенностей, присущих объекту языковедения, которые могли послужить основанием для этих взглядов.

Важнейшим положением, выдвигаемым здесь Щербой, было различение речевой деятельности, языковой системы и языкового материала. При этом на первом месте стоит речевая деятельность, т. е. процессы говорения и понимания; она возможна благодаря наличию второго аспекта — языковой системы, т. е. словаря и грамматики, которые не даны в непосредственном опыте, «ни в психологическом, ни в физиологическом», а могут выводиться только из языкового материала, т. е. «совокупности всего говоримого и понимаемого в определенной конкретной обстановке в ту или другую эпоху жизни данной общественной группы». Таким образом, в языковой системе мы имеем «некую социальную ценность, нечто единое и общеобязательное для всех членов данной общественной группы, объективно данное в условиях жизни этой группы». Психофизиологическая речевая организация индивида является лишь проявлением языковой системы. «Но само собой разумеется, — пишет Щерба, — что сама эта психофизиологическая речевая организация индивида вместе с обусловленной ею речевой деятельностью является социальным продуктом».

Весьма существенным для концепции Щербы является то, что в отличие от Соссюра, рассматривавшего язык и речь как хотя и связанные между собой, но независимые сферы, Щерба говорил об аспектах лишь искусственно разграничиваемого единого целого, «так как очевидно, — писал он, — что языковая система и языковой материал — это лишь разные аспекты единственно данной в опыте речевой деятельности, и так как не менее очевидно, что языковой материал вне процесса понимания будет мертвым, само же понимание вне как-то организованного языкового материала (т. е. языковой системы) невозможно».

Владение языковой системой позволяет говорящему создавать и понимать тексты хотя и по определенным правилам, «но зачастую самым неожиданным образом». Щерба подчеркивает при этом важность содержательной стороны. При создании текстов действуют, читаем мы, «не только правила синтаксиса, но, что гораздо важнее, — правила сложения смыслов, дающие не сумму смыслов, а новые смыслы…».

«Если бы наш лингвистический опыт, — писал Щерба в другой работе, — не был упорядочен у нас в виде какой-то системы, которую мы и называем грамматикой, то мы были бы просто понимающими попугаями, которые могут повторять, и понимать только слышанное».

В статье «О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании» Щерба подвергает критике свои старые работы, касающиеся субъективного метода (в частности, метода самонаблюдения). Он настаивает на необходимости эксперимента в лингвистических исследованиях, важность которого подчеркивается уже самим названием статьи. Только эксперимент может дать в руки лингвиста «отрицательный языковой материал», который характеризуется Щербой следующим образом: «...в "текстах" лингвистов обыкновенно отсутствуют неудачные высказывания, между тем как весьма важную составную часть "языкового материала" образуют именно неудачные высказывания с отметкой "так не говорят", которые я буду называть "отрицательным языковым материалом". Роль этого отрицательного материала громадна и совершенно еще не оценена в языкознании, насколько мне известно».

Эксперимент, по Щербе, — это самый надежный путь для проникновения в сущность языка, в идиоматичность отдельных языков. Именно признанием преимущества экспериментальных методов, неприменимых при анализе старых текстов, объясняется тот интерес Щербы к исследованию живых языков, который столь для него характерен.

Статья «Очередные проблемы языковедения», частично перекликающаяся с рассмотренной выше статьей «О трояком аспекте языковых явлений», посвящена главным образом выяснению принципов адекватного описания языков, построения грамматик и словарей, которые бы, по словам Щербы, «отвечали языковой действительности и которые были бы свободны от всяких традиционных и формалистических предрассудков». Созданию «действительно хороших описаний» мешает то, что лингвисты находятся под влиянием латинской грамматики, «от которой они лишь с великим трудом и только очень постепенно освобождаются», «и изучаемый язык в той или иной мере воспринимается ими в рамках и категориях родного».

Познание структуры человеческого языка, вообще являющейся, как об этом часто говорил Л. В. Щерба, единственным предметом языковедения как науки, требует изучения не только языков культурных народов. «Три типа языков, — читаем мы в той же статье, — нуждаются в первую голову в "беспредрассудочном" изучении. Это, во-первых, языки племен, стоящих на низком уровне развития. . . Во-вторых, требуют пристального изучения языки жестов. . . Третий тип языков, который, по-моему, нуждался бы в пристальном изучении, — это язык всевозможных афатиков». Как и всегда, Щерба отмечал и практическое значение исследования подобных языков.

Большое место занимает в рассматриваемой статье проблема содержания описательной грамматики, в связи с чем стоит разграничение грамматики и лексики, которое, по Щербе, характеризуется следующим образом: «…все индивидуальное, существующее в памяти как таковое и по форме никогда не творимое в момент речи, — лексика…, все правила образования слов, форм слов, групп слов и других языковых единств высшего порядка — грамматика». Вместе с тем лексика не представляет собой нечто беспорядочное: напротив, Щерба пишет о «системе лексики» и о «правилах словаря».
Важным моментом в концепции Щербы является, далее, различение активной и пассивной грамматики, которое развивается им особенно подробно в работах по методике преподавания иностранных языков.

Широкий отклик получило в нашем языковедении учение Щербы о частях речи. Он считал, что оно должно составлять особый отдел грамматики, который он предлагал назвать «лексические категории». По мысли Щербы, в нем должны найти себе место «не только такие общие категории, как существительные, прилагательные, глаголы», но и «такие категории, как безличность… и категория грамматического рода». Такой своеобразный подход к учению о частях речи связан с тем, что Щерба видел в нем не классификацию слов, а объединение их в очень общие категории, определяемое различными, но в первую очередь семантическими факторами.

Л. В. Щерба почти не оставил исследований диахронического характера, но его высказывания по соответствующим проблемам представляют несомненный интерес. Он говорил о том, что язык находится «все время в состоянии лишь более или менее устойчивого, а сплошь и рядом и вовсе неустойчивого равновесия», что «всегда и везде есть факты, которые грызут норму».

Вслед за своим учителем Бодуэном де Куртенэ Л. В. Щерба придавал большое значение фактору смешения языков. В своих работах он много раз обращался к проблеме двуязычия. Смешение, по его мнению, имеющее социальную природу, лежит и в основе эволюции языков. Он писал: «… капитальнейшим фактором языковых изменений являются столкновения двух общественных групп, а следовательно, и двух языковых систем, иначе — смешение языков»; и далее: «Так как процессы смешения происходят не только между разными языками, по и между разными групповыми языками внутри одного языка, то можно сказать, что процессы эти являются кардинальными и постоянными в жизни языков».

Нетрудно увидеть, что ряд изложенных выше идей Л. В. Щербы, как это отмечали О. С. Ахманова и С. Д. Кацнельсон, во многом предвосхитили и основные положения и методы (в их принципиальном аспекте) новейших лингвистических направлений, в частности порождающей грамматики и трансформационного метода Н. Хомского.

В области фонологии Щерба известен как один из создателей теории фонемы. Ему принадлежит первый в истории науки специальный анализ понятия фонемы как словоразличительной и морфеморазличительной единицы, противопоставленной оттенку (варианту) как единице, не обладающей такой дистинктивной функцией. Такому анализу было посвящено введение к магистерской диссертации Щербы, опубликованной в 1912 г. под названием «Русские гласные в качественном и количественном отношении». В это время на Западе никто еще не писал о фонеме, а Щерба, хотя иногда и в очень сжатом виде, рассмотрел все важнейшие проблемы фонологии, которые и до сих пор волнуют исследователей.

Щерба начинает анализ понятия фонемы с показа того, что к понятию отдельного звука говорящие приходят только через фонему благодаря ее связи со смысловыми единицами языка. Проблему членения потока речи он считал важнейшей и труднейшей проблемой фонологии до конца своей жизни. В своих лекциях по общей фонетике, читанных им в Ленинградском университете во второй половине 30-х годов, Щерба постоянно возвращался к этой мысли. В записях лекций, сделанных одной из ближайших учениц Льва Владимировича — И. П. Сунцовой, — имеются такие строки: «Когда говорят о фонемах, обычно говорят о сравнении фонем друг с другом. Наиболее трудное в вопросе о фонеме то, как мы делим на фонемы»; и далее: «Первый вопрос, связанный с фонемой, это вопрос о делимости звуковых рядов на части». В другой лекции мы читаем: «Надо себе представлять, что реально дано нам в языке: речевой поток; звуков речи нет. Вот делится на в, о, т, т. е. на элементы в результате анализа. Звуки получаются в результате анализа потока». В опубликованном уже после смерти Щербы введении к академической «Грамматике русского языка» он писал: «. . . ничто не отделяет один звук от другого, с ним в речи соседящего. . . Однако поскольку отдельные звуки речи служат для различения смысла слов. . . и поскольку отдельные звуки могут иметь самостоятельное значение . . . постольку справедливо будет все же сказать, что всякая речь распадается на отдельные звуки или состоит из отдельных звуков. . . Лингвистическая природа отдельных звуков речи и определяется тем, что каждый из них может что-то значить в данном языке, и термин фонема введен именно с целью подчеркнуть это обстоятельство».

В «Русских гласных…» Щерба остановился и на вопросе о неделимости фонемы. Поводом для этого ему послужили наблюдения над акустическим характером отдельных гласных. Хотя Лев Владимирович пользовался с нашей современной точки зрения примитивнейшими приборами, ему удалось показать, что этот гласный состоит из шести следующих друг за другом и различающихся в акустическом отношении элементов. И если тем не менее для русского языка и для его носителей этот гласный продставляет собой одну единицу, одну фонему, то только потому, что со смысловой точки зрения подобные звуковые единицы никогда не членятся в русском языке.

Н. С. Трубецкой в «Основах фонологии» (М., 1960) тоже начинает фонологический анализ с вопроса о разложении сложных фонологических единиц на далее неделимые единицы — фонемы (при этом он цитирует соответствующее определение фонемы Щербы).

Однако вследствие того, что в качестве фактора, обусловливающего членение, Трубецкой принимал противопоставление, т. е. тот же фактор, который, по его мнению, действует при парадигматической идентификации фонемы, его последователи и не заметили чисто лингвистического характера проблемы сегментации речи и не уделили ей достаточного внимания. Более того, можно сказать, что в фонологии фактически считалось, что сегментация речи задана ее артикуляторно-акустическими характеристиками.

Ставшие широко известными в последние годы результаты электроакустических исследований полностью подтвердили наблюдения Щербы и сделали очевидным, что сегментация на отдельные звуки по физическим или физиологическим признакам невозможна, что членение на фонемы — это результат лингвистического членения. Благодаря этому более чем через полвека после Щербы проблема сегментации стала привлекать к себе пристальное внимание фонологов.

Большое значение имела для дальнейшего развития теории фонемы отчетливая формулировка различия между понятиями фонемы и оттенка, основывающегося на чисто функциональном критерии, чем подчеркивалось, что единство оттенков одной фонемы обусловлено не их фонетическим сходством, а невозможностью различать слова и формы слов в данном языке. В этой связи хотелось бы отметить, что Щерба, очевидно, понимал, что это не легко будет принять его читателю. Ведь А. И. Томсон, выдающийся русский фонетик начала XX в., утверждал, что разные по характеру к потому осознаются как один и тот же согласный, что они более сходны между собой, чем с т или любым другим согласным. Поэтому Щерба не ограничивается ставшим впоследствии хрестоматийным примером с двумя е в русском и французском языках, а приводит еще семь примеров, которые показывают, что одно и то же звуковое различие может иметь в разных языках разное фонологическое значение.

Впоследствии, когда Щерба прочел в «Руководстве к фонологическим описаниям» Трубецкого следующее правило: «Если два акустически или артикуляторно родственные между собой звука какого-нибудь языка никогда не встречаются в одном и том же звуковом окружении, то они являются комбинаторными вариантами одной фонемы», — он подчеркнул слово «родственные» и написал на полях: «плохо!». Сам Щерба считал, что не акустическое сходство, а чередование в пределах одной морфемы объединяет два звука, находящихся в отношении дополнительной дистрибуции, в одну фонему.

Нужно, кроме того, подчеркнуть, что Щерба считал основной функцией фонемы не различительную способность, а хотя бы потенциальную возможность быть связанной со смыслом. Об этом свидетельствуют следующие обстоятельства: 1) определение фонемы в «Русских гласных…», которое гласит: «Фонемой называется кратчайшее общее фонетическое представление, способное ассоциироваться со смысловыми представлениями и дифференцировать слова»; 2) следующие слова из «Очередных проблем…»: «В языке утилизируются звуки не просто как физические или физиологические явления, а как элементы языка, имеющие или по крайней мере могущие иметь значение»; 3) формулировка, которую мы находим во введении к «Грамматике русского языка»: «Лингвистическая природа отдельных звуков речи и определяется тем, что каждый из них может что-то значить в данном языке, и термин фонема введен именно с целью подчеркнуть это обстоятельство».

Нельзя не отметить того, что и в нашей лингвистике, не говоря уже о зарубежной, до сих пор не оценена по достоинству последовательно лингвистическая трактовка фонемы, как она предстает перед нами в теории фонемы Щербы. А вместе с тем она остается и сейчас единственной теорией, которая ни при синтагматической, ни при парадигматической идентификации фонемы никогда не отступает от лингвистических критериев.

Заканчивая рассмотрение основных фонологических идей Л. В. Щербы, хочется вспомнить и то немногое, что можно найти у него относительно диахронической фонологии. В «Русских гласных. . .» им было высказано такое положение: «Вообще говоря, фонетическая история языка, в известной части, сводится, с одной стороны, к исчезновению из сознания некоторых фонетических различий, к исчезновению одних фонем, а с другой стороны, к осознаванию некоторых оттенков, к появлению других новых фонем»

Интересно отметить и то, что в статье «К личным окончаниям в латинском и других италийских диалектах» Щерба отвергает фонетический путь развития и отдает предпочтение морфологическому, о чем подробно писал В. В. Виноградов.

В 1924 г. Лев Владимирович избирается членом-корреспондентом АН СССР и входит в состав словарной комиссии сначала как научный сотрудник первого разряда, а затем как товарищ председателя комиссии. К этому времени относится начало его лексикографических штудий, чему Л. В. отдается с увлечением и что станет отныне одной из его любимых тем. Как и всегда, Л. В. подводит теоретическую базу под свою практическую работу над словарями, сначала русским нормативным (академическим), так как он разрабатывает в качестве сотрудника словаря АН его часть (от и до идеализироваться), а затем и русско-французским переводным словарем. Свои постоянные размышления на эту тему он изложил в статье «Опыт общей теории лексикографии», являющейся плодом его интенсивной — как практической, так и теоретической — работы по лексикографии. Это объединение практики и теории является характерным для научной деятельности Л. В. Щербы. Как говорит К. С. Истрина в статье «Л. В. Щерба как лексикограф и лексиколог», «практическая по общему своему характеру работа перерастает в научную работу, выдвигающую широкие научные проблемы и устанавливающую опорные теоретические положения, на которых она строится».

Главная мысль, лежащая в основе этой деятельности, — детальное изучение, «глубокая продуманность соотношений, которые определялись для него той внутренней сущностью, той идеей основного значения, из которой развивались подчас многообразные и тонкие оттенки, которая служила основой образа. Поиски и установление линии развития каждого отдельного значения, приводящего к переносному и образному употреблению слова, составляли сущность работы…».

Руководствуясь этой мыслью, Л. В. Щерба и писал свои статьи в русском академическом словаре, которые здесь невозможно дать; интересующиеся могут их посмотреть в соответственном выпуске словаря.

Теми же принципами руководствовался Щерба и при написании русско-французского словаря. Многогранная семантическая структура слова особенно ярко видна при сравнении двух разных языков, так как в результате их различного исторического развития она почти никогда в них не совпадает. В этом словаре Щерба чрезвычайно тщательно разрабатывал систему значений и их оттенков в русских словах и пытался подобрать к ним соответственные французские переводы. В предисловии к словарю есть много убедительных, ярких примеров, показывающих несоответствие русских и французских понятий, выражаемых словами.

Попутно хотелось бы отметить роль примеров, которые Л. В. считал наиболее прямым средством для понимания его мысли. Почти каждое русское мало-мальски семантически сложное слово подвергалось Щербой пересмотру, устанавливалось его основное значение и различного рода ответвления, а затем проводился так называемый эксперимент, как говорил Щерба, т. е. перебирались всевозможные русские контексты и их переводы на французский язык. В результате этой интересной, но очень кропотливой работы появлялись словарные статьи с различными семантическими подразделениями слов в русском языке и их французскими переводами со стилистическими и другими пометами. Особенно тщательно Щерба пересматривал русские предлоги и союзы, их значения и подбирал соответственные переводы.

Известный французский славист и русист Люсьен Теньер, ознакомившийся со словарем еще в процессе работы над ним, сказал в своей статье (опубликованной значительно позже), что «словарь совершенно освободился от влияния традиций. . . и вполне заслуживает названия "современного"».
Из этого, несомненно, не вытекает, что словарь не имеет пробелов, не вполне удачных переводов и т.д. Его дальнейшее совершенствование и явилось задачей следующих изданий.

Как уже было сказано, Щерба на основе практической работы над словарями (а точнее — параллельно с ней) построил и теорию лексикографии, которую он излагал сначала в докладе прочитанном на заседании Отделения литературы и языка АН СССР в 1939 г., а затем развил в уже упомянутой статье «Опыт общей теории лексикографии».

Щерба разбирает основные типы словарей, различные противоположеиия их. Особенно любопытны его рассуждения о противоположении словаря-справочника и нормативного (или академического). Нормативный словарь, по его мысли, должен с чисто лингвистической точки зрения «иметь своим предметом реальную лингвистическую действительность — единую лексическую систему данного языка». И дальше: «... хороший нормативный словарь не придумывает нормы, а описывает ту, которая существует в языке, и уже ни в коем случае не должен ломать эту последнюю». Это чрезвычайно существенно в том случае, если норма допускает два способа выражения. «Нормативный словарь поступил бы в высшей стопени неосторожно, если бы забраковал один из них, руководствуясь чистейшим произволом или личным вкусом редактора». И еще: «… нормализаторская роль нормативного словаря (состоит) в поддержании всех живых норм языка, особенно стилистических..., в поддержании новых созревших норм…». «Словарь-справочник в конечном счете всегда будет собранием слов, так или иначе отобранных, которое само по себе никогда не является каким-то единым фактом реальной лингвистической действительности, а лишь более или менее произвольным вырезом из нее».

<...> Чрезвычайно интересны также мысли Щербы о чистом и смешанном двуязычии, чему он посвятил статью, написанную еще в 1930 г. для узбекского журнала, напечатанную на узбекском языке.

В методическом наследии Щербы имеется также и ряд статей по методике преподавания русского языка, например по синтаксису, по орфографии и др. В последний год жизни он читает доклад, рукопись которого, к сожалению, не сохранилась, имеются только тезисы к докладу «Система учебников и учебных пособий по русскому языку в средней школе».

Лев Владимирович обладал исключительной способностью проникновения в чужие идеи, причем не только ученых, близких ему по духу, как Бодуэн, но и более далеких по лингвистическому мировоззрению, как Шахматов, или даже совсем чуждых ему, как Фортунатов. Поэтому ему так удались помещенные в настоящем томе четыре очерка: о Бодуэне, Шахматове, Фортунатове и Мейе. Читая эти блестяще написанные очерки, мы открываем для себя важнейшие черты научного облика и своеобразие научных идей столь непохожих друг на друга замечательных языковедов.

В характеристике Бодуэна, пожалуй, самым неожиданным для своего времени, — а для многих, может быть, и сейчас, — было утверждение Щербы, что «"психологизм", который проходит красной нитью через все научно-литературное творчество Б. и который он сам был склонен считать его существенной чертой, с одной стороны, был способом уйти от наивного овеществления языка (выразившегося между прочим в смешении звуков с буквами), а с другой, — реакцией против механического натурализма в языкознании».46 И действительно, бодуэновская трактовка морфемы, его учение о чередованиях, открытие им явлений «морфологизации» и «семасиологизации» звуковых явлений, «диалектический синхронизм Б.», как его характеризовал Щерба, являются гораздо более глубокими чертами лингвистической теории Бодуэна, чем тезис о психологической сущности языка, носящий скорее декларативный характер.

Гениальность интуиции Шахматова, его огромный «объем сознания» Щерба показывает на примере его анализа форм множественного числа имен существительных мужского рода. «На этом примере, — пишет Щерба, — мне кажется, хорошо видно, как серая однообразная масса фактов под напряженным, одухотворенным взором Алексея Александровича приходит в движение, начинает группироваться, становится в определенные ряды и, наконец, выдает свои тайны».

Отдавая должное выдающимся достижениям Фортунатова в области сравнительной грамматики, которые в наше время широко известны, анализируя труды Фортунатова в области сравнительной грамматики индоевропейских языков и отмечая их выдающееся значение, Щерба говорит: «Но если в этой области некоторые крохи фортунатовской мысли все же стали всеобщим достоянием, то гораздо хуже дело обстоит с общими идеями Филиппа Федоровича о языке: они просто никому не известны».

Для иллюстрации Щерба указывает на идеи Фортунатова об отношении между языком и диалектом, об отдельном слове и о сложных словах, о форме слов, о классах слов и о словосочетаниях, а также на идеи в области синтаксиса. Все время подчеркивая недооценку Фортунатова современниками, Щерба заканчивает свой очерк следующими словами: «Филипп Федорович был гениальным лингвистом своего времени, и только какие-то внешние обстоятельства помешали ему сделаться одним из вождей мировой науки о языке».

Несомненный интерес представляет также характеристика научного наследия Мейе, в котором Щерба больше всего ценил труды по сравнительному языковедению. Заслугой Мейе в этой области, «главным делом его жизни», Щерба считает «возврат сравнительной грамматики к филологии, из которой она и произошла, заполнение той пропасти, которая была вырыта между ними в XIX столетии».

Слова Щербы о необходимости «возврата» к филологии становятся вполне понятными в свете его теории троякого аспекта языковых явлений. Предметом филологии является ведь глубокий анализ «языкового материала» как «неупорядоченного лингвистического опыта», из которого выводится «языковая система».

Достоинством трудов Мейе Щерба считает и то, что он свои сравнительно-грамматические штудии связывает с конкретной историей того или иного языка, «что было соединено у Гримма, но что было разъединено в течение всего XIX в.».51 Ценил Щерба труды Мейе и за их направленность на общелингвистические проблемы, решение которых он считал основной целью всякого языковедческого исследования.
Заканчивая свой очерк о Льве Владимировиче и его научном творчестве, авторы выражают надежду, что он поможет читателям глубже понять те мысли, которые вложены в труды Щербы.

Л. Р. Зиндер и М. И. Матусевич